Пешка в большой игре – 1

«Пешка в большой игре»: ЭКСМО; Москва; 2003

ISBN 5‑699‑03040‑9

Аннотация

Роман Данила Корецкого повествует о сложной операции,

проводимой руководителем одного из управлений ФСК, ключевой

фигурой которой является самый обыкновенный человек, не

подозревающий о своей роли. Вовлеченный в политические

интриги, он становится объектом охоты со стороны

конкурирующих российских спецслужб, американской разведки и

современных мафиозных группировок...

и решительным лицом, придержал за рукав и спокойненько так

сказал: «Брось это говенное мыло! Тут не шутками пахнет, ты

мафии на хвост наступаешь. Не успокоишься – тебя уберут».

– Что? – переспросил Каймаков не своим, каким‑то писклявым

голосом. – Вы кто такой, гражданин?..

Парень криво усмехнулся. У него был расплющенный нос и

золотая коронка.

– Я и есть мафия, – проникновенно сказал он. – Два дня сроку, а

потом ты покойник! Засадят маслину в башку, и все дела...

Понял?

Парень повернулся и неторопливо пошел к красной «девятке»

без номеров. Каймаков оцепенело смотрел, как автомобиль

плавно тронулся с места... «Ерунда! Так не угрожают... И мафия

себя так не называет...»

Каймаков втиснулся в троллейбус, проехал две остановки и,

изжеванный, вывалился опять в изморось и слякоть.

«Черт, забыл в универсам зайти! Пельмени сварю, полпачки

осталось... Может, кто‑то из ребят решил „на пушку“ взять... А

может, торгаши, имто действительно огласка ни к чему...»

Он обошел магазин «Союзпечать» и побрел вдоль верениц

иностранных машин – слева располагался консульский дом – в

глубь квартала, к своей девятиэтажке.

Залепленные снегом «Вольво», «Ниссаны» и «Мерседесы»

выглядели бесхозными и заброшенными. У некоторых из пустых

глазниц фар торчали обрывки проводов, щеголеватый

«ФольксвагенПассат» заметно накренился: вместо колес с

одного борта его подпирали столбики кирпичей.

Милицейский пост функционировал, как и всегда: один сержант

стоял в тесной стеклянной будочке, другой, тяжело переставляя

обутые в валенки ноги, прохаживался по дороге. Но если раньше

вид внушительных, затянутых в форму фигур вызывал у

Каймакова чувство защищенности, то сейчас беспокойство

ничуть не уменьшилось.

Наверное, оттого, что раньше не грабили столь нагло и

безбоязненно охраняемые автомобили и не грозили убийством

прямо на оживленной улице.

«Что захотят, то и сделают, – подумал Каймаков, глядя, как

сержант проходит мимо серебристой „Ауди“ с бельмом

полиэтилена вместо лобового стекла. – Такое время наступило –

И человек, который затаился за выступом мусоропровода,

представил именно такую картину, не подозревая, естественно, о

двадцатисантиметровом шиле с чуть приплюснутым жалом, а

потому, когда наступил нужный момент, не остерегся, а,

вышагнув навстречу жалко бормочущему человечку, послал

могучий корпус вперед, одновременно резко опуская правую

руку, и всей тяжестью тела напоролся на острую сталь, с хрустом

проскользнувшую между ребер по самую рукоятку.

Все произошло настолько быстро, что Каймаков ничего не понял:

в кромешном мраке вдруг материализовалась темная масса,

послышался утробный «хекающий» звук, шило легко вошло в

мягкую ткань и вырвалось из вмиг вспотевшей ладони

одновременно с чувствительным ударом по прикрывающему

голову «дипломату».

Каймаков рванул вверх, прыгая через несколько ступенек, а

темная масса с хрипением вывалилась из подъезда, теряя

что‑то, звякнувшее о цементный пол.

Опомнился Каймаков уже в прихожей, когда дверь была заперта

на оба замка и закрыта на цепочку. По‑звериному осматриваясь

и шумно втягивая воздух, он проскочил на кухню, схватил

топорик для рубки мяса, после чего осмотрел всю квартиру,

заглянув даже в кладовку, на антресоли и под кровать. Потом

обессиленно опустился в кресло, ощущая противную мелкую

дрожь во всем теле. –

Голая, без абажура, лампочка освещала убогое убранство

единственной комнаты: трехстворчатый с зеркалом шифоньер

образца начала шестидесятых, купленные у Димки Левина тахту

и письменный стол, древний черно‑белый телевизор на длинных

ножках и расшатанное кресло из комиссионки. Ремонт и

приобретение мебели откладывались «на потом», когда

Каймаков защитится наконец, станет на ноги, разбогатеет. При

нынешних ценах эти планы не удалось бы реализовать, даже

если бы диссертацию признали докторской. Поэтому то, что ее

зарубили, никакого практического значения не имело.

Впрочем, сейчас практическое значение имело только одно: то,

что произошло в подъезде несколько минут назад. Сраный Дон

Кихот своим ржавым идиотским мечом ткнул кого‑то из соседей.

Какие это может иметь последствия для человека, вся жизнь

которого состоит из нескончаемой череды неудач? Похоже, дело

взял полиэтиленовые пакеты, надел перчатку, в которой чистил

рыбу, из кладовки извлек фонарик и, прихватив топорик,

спустился вниз.

Вначале он вышел из подъезда, затем вернулся вовнутрь и

посветил под ноги. Почти сразу нашел то, что искал, сноровисто,

будто делал это много раз, поднял рукой в перчатке и опустил в

пакет сначала один предмет, затем другой.

Оказавшись в квартире, он тщательно осмотрел тяжелый с

тупыми шипами кастет, примерил его к следам на «дипломате» и

еще раз потрогал макушку. Шило было осмотрено так же

тщательно, особенно стальное жало, покрытое почти по рукоятку

бурым налетом.

Не размышляя. Каймаков придвинул телефон и набрал номер.

– Алло, на меня только что напали...

Он собирался говорить уверенно и спокойно, но не получалось –

торопился, глотал слова, не мог сосредоточиться на главном...

Взволнованный голос колебал мембрану микрофона,

превращаясь в электрические импульсы, которые пробегали по

километрам проводов, жил, кабелей и снова жил и проводов,

добирались наконец до пульта связи дежурной части тридцать

второго отделения милиции, колебали мембрану телефона,

прижатого к поросшему рыжими волосами уху помощника

дежурного сержанта Перцова, вновь преобразуясь в звуковые

волны.

– С кастетом, ударили по голове, не знаю, что хотели...

Проделывая свой длинный путь, электрические импульсы на

одном участке

– в помещении телефонного узла – попадали в поле

специального электромагнитного контура и наводились в

параллельном проводе, раздваиваясь.

– Прямо в подъезде, я домой шел, адрес...

Новые наведенные импульсы бежали своим путем, донося

сдублированную информацию до специального узла связи, где

она вызывала гораздо больший интерес, чем в прокуренной и

провонявшей карболкой дежурке тридцать второго.

– Да нет, трезвый, я же с работы – и вообще не злоупотребляю...

Для сержанта Перцова, изнуренного муторной колготней

дежурных суток с нескончаемым однообразным потоком жалоб и

заявлений, еще один звонок был лишней рутинной заботой,

воспринимавший информацию с таким же интересом, как и

майор Межуев, а может быть, с еще большим. Во всяком случае,

услышав про шило и номер «скорой помощи». Синаев выругался

в чей‑то адрес и быстро соединился по внутренней связи с

начальником отдела подполковником Голубовским, подключив

того к прослушиваемому разговору.

– Если вы не хотите работать как положено, я позвоню

дежурному по городу!

Хотя Каймаков кричал почти в полный голос, до вешалки в

прихожей доносились только невнятные звуки, и всаженный под

воротник старого стопятидесятирублевого пальто

микрофон‑передатчик, купленный за шестнадцать тысяч

долларов через посредников в Японии для научно‑технического

отдела КГБ СССР, не включался, так как реагировал лишь на

разборчивую речь.

Но большой беды в этом не было, потому что сотрудник

отделения по установке спецтехники, воткнувший в

переполненном вагоне метро «клопа» в каймаковское пальто,

выполнял задание, исходившее от майора Межуева, и пульт

приема, находящийся в конспиративной комнате расположенного

в пятистах метрах салона «Звукозапись», обязан был

немедленно передавать полученную информацию инициатору

задания. А тот и так контролировал каждое сказанное

разрабатываемым слово. –

Угроза на сержанта Перцова не подействовала, так как

вероятность ее исполнения была невелика, а возможность

неприятных последствий для самого Перцова практически

отсутствовала. Но раз заявитель обнаружил склонность

жаловаться, следовало его успокоить. Поэтому сержант спросил

фамилию, адрес и пообещал «тщательно во всем разобраться».

Каймаков положил трубку. Перестали вращаться бобины

магнитофона в комнате прослушивания телефонных линий КГБ,

выключился магнитофон в отделе радиоконтроля ГРУ,

расслабились люди в глухом, подсвечивающемся красными и

зелеными лампочками кузове «аварийной» электросети и в такой

же глухой, подсвечивающейся такими же лампочками

конспиративной комнате салона «Звукозапись».

Если бы социологу средней руки Александру Каймакову сказали,

что к его скромной персоне будет привлечено внимание такого

Дятлов прозвонил по дежурным больницам, потом – в картотеку

ГАИ.

Гражданин с колотым ранением в приемные отделения не

поступал. Санитарного фургона с номером «43‑23» в природе не

существовало, да и вообще такой номер в ГАИ зарегистрирован

не был.

В журнал аккуратно вписали сообщение Каймакова, тут же

указали результаты проверки и сделали вывод: не

подтвердилось.

Дежурный даже послал Перцова на место. Тот бегло осмотрел

подъезд, позвонил в квартиру. Отупевший от седуксена Каймаков

разговаривал через цепочку: продувная физиономия сержанта и

отчетливый запах алкоголя не способствовали доверию к

милицейской форме.

– Да вы не волнуйтесь, – успокаивал сержант. – Тут просто

недоразумение... В больницы никого не доставляли, номера

такого в природе нет... Может, что‑то показалось, а может,

пьяный какой чудил... В общем, ничего страшного...

Оставшись один. Каймаков еще раз осмотрел зловещие следы

на шиле. Недоразумение? Но с чего это вдруг милиция так

зашевелилась? На кражи, грабежи, разбои не выезжают, на

письменные заявления по полгода ответа не добьешься... А тут

за час все проверили да еще домой приехали отчитаться и

успокоить. Что‑то здесь не так... Ему стало еще страшнее.

Глава вторая

Василий Зонтиков, известный в уголовном мире под кличкой

Клык, был вором в законе и «держал» Юго‑Западный сектор

столицы.

За неимением знакомых судей, прокуроров и, на худой конец,

адвокатов Каймаков отправился за советом к нему – бывшему

однокашнику и товарищу по детским играм.

С год назад он уже обращался к Клыку. Тогда у Вовчика

отобрали зарплату и поставили фингал под глазом, в милиции

развели руками: примет не запомнил, свидетелей нет, вроде как

сам и виноват. А Клыку свидетели не понадобились: пошептал

что‑то на ухо своему подручному, вроде как адъютанту, и все. К

вечеру оба грабителя пришли к Вовчику домой, принесли все до

Туда же просто так не пускают.

Клык снова ощерился.

– Как, как! Очень просто: взял три года – и пошел по этапу.

– Ясно... А обратно как же?

– Через три года – обратно. Можно и раньше вытащить, но

зачем? Там тоже дел много, а ему авторитет зарабатывать

надо... Чифир пить будешь?

Каймаков не успел отказаться, как с силой распахнулась входная

дверь.

– Вернулись! – крикнул кто‑то, и в комнату ворвались три

здоровенных лба, радостных и сильно возбужденных.

– Все отдали, козлы! – Здоровяк с бритвенным шрамом на щеке

бросил на стол чемодан и осекся, упершись взглядом в

Каймакова. Клык небрежно махнул рукой.

Чемодан распахнулся. Он был набит туго обтянутыми

полиэтиленом блоками пятидесятитысячных купюр.

– Все! Здесь арбуз с лихуем!

Человек со шрамом сбросил пальто и сдернул с плеча короткий

автомат.

– Куда «дуры» девать?

– Брось пока на кушетку, Федька вернется – уберет.

Рядом с автоматом легли потертый «ТТ» и обрез

крупнокалиберной двустволки.

– Напустили в штаны, гады, – процедил рыжий, заросший

трехдневной щетиной парень.

Третий вошедший угрюмо молчал, не сводя тяжелого взгляда с

Каймакова. Тому стало неуютно, и он заерзал на жестком стуле.

– Сходки испугались. – Клык добил косяк и находился в

благодушном настроении. – Но через год‑два наберут силу, и

тогда не знаю... Пить будете?

– Жрать охота, – человек со шрамом гулко сглотнул. – В

шашлычную сходим – и обратно.

Боевики ушли.

– Что, Сашко, никогда таких бабок не видел? – Клык ковырнул

розовые блоки, вытащил один, взвесил на ладони. – Видишь,

десять пачек. Считать умеешь?

– Все твое? – Голос у Каймакова почему‑то был сиплым.

– Зачем оно мне? – Клык бросил пакет обратно и закрыл крышку.

– Это благо воровское: на подогрев зоны, братве на помощь, на

на площадке лейтенанта с потертой планшеткой через плечо.

Тот бросил на него срисовывающий взгляд.

В неприметной серой «Волге», стоявшей за углом соседнего

дома, широкоплечий, с незапоминающимся лицом человек

выключил запись.

– Миллиард! Вот гребут, суки!

– Да‑а‑а, – лениво протянул его напарник – неуклюжий увалень,

развалившийся на сиденье. – Нам столько и не снилось.

– А если забрать его, послать Дронова к бениной маме и пожить

как люди?

– Да‑а‑а, – так же неопределенно сказал увалень... – Если

получится, то хорошо. А шкуру продырявят – плохо.

В приемнике раздался резкий звук, и они насторожились. Но это

всего‑навсего выходящий из подъезда Каймаков зацепился

воротником за дверной косяк.

Глава третья

Шашлык был отменный. Арсен хорошо мариновал мясо, а для

уважаемых людей готовил из лучших кусков. Они съели по две

порции и выпили на троих пару бутылок водки. Напряжение,

владевшее ими последние полтора часа, сменилось

заслуженной расслабухой.

– Повторим, – утвердительно сказал Меченый и сделал знак

хозяину. Арсен кивнул и поставил на мангал еще три шампура.

Сидевший у самого входа на неудобном месте и евший рядовой

– наполовину из жира – шашлык маленький щуплый человечек в

массивных очках, похожий на замордованного жизнью

бухгалтера, поднялся и вышел на улицу.

– Они повторяют, еще с час просидят, – сказал он, ни к кому не

обращаясь.

– Стой на улице и жди, – пропищало в дужке очков. – Будем

работать двумя бригадами.

Человечек поежился под порывами пронизывающего ветра и

перешел на другую сторону дороги, не выпуская из виду

стекляшку шашлычной.

Через двадцать минут бесшумно подкатила красная «Вольво»

без номеров, мягко тормознула, присев на передних

амортизаторах, и выпустила наружу двух молодых людей в

– Да, – ответил напарник, и в голосе не было ни

неопределенности, ни лени.

– Там почти никого не осталось, – напряженно сказал водитель.

– А хоть бы и остались! – Напарник выпрямился, подобрался и

уже не производил впечатление увальня.

Такая метаморфоза могла удивить любого, кто не знал, что эти

люди в свое время выдержали тестирование на умение

мгновенно приспосабливаться к ситуации, затем прошли

специальную подготовку, которую впоследствии закрепили в

экстремальных условиях работы.

– Берем?

– Да. Только проведем их подальше.

Они понимали друг друга с полуслова. Обоих насторожило, что

Клык несколько раз обернулся. Он надеялся увидеть

возвращающихся «быков». Но Меченого с приятелями не было.

Вместо них в подъезд вошли три молодых человека в кожаных

куртках, адидасовских шароварах и меховых шапках, вышедшие

из белого «БМВ» без номерных знаков. Но Клык уже свернул за

угол и этого не видел.

Молодые люди бесшумно поднялись до третьего этажа и вынули

руки из одинаковых брезентовых сумок. В руках оказались

пистолеты Макарова специального образца – с прищелкнутыми

приборами беззвучной и беспламенной стрельбы, именуемыми в

просторечии глушителями.

Охранники на предпоследней площадке курили, прислонясь к

стене, и успели только дернуться, когда на лестничном пролете

появились стремительные фигуры.

При стрельбе с пэбэбээсами слышны только лязг

отбрасываемого затвора и звуки попадающих в препятствие

пуль. Три металлических щелчка почти слились с мягкими

шлепками.

Один человек остался между четвертым и пятым этажами, а

двое поднялись к квартире Зонтикова и позвонили в старый, с

истертой кнопкой звонок.

Серая «Волга» сопроводила Клыка со свитой почти до тридцать

второго отделения милиции, находившегося всего в нескольких

кварталах от его дома. Затем широкоплечий, с

незапоминающимся лицом человек – капитан Якимов резко

развернул машину так, что его спутника капитана Васильева

забыли о необходимости контролировать то, что находится

сзади. Непростительность этой ошибки тут же доказал водитель

«БМВ», открывший огонь из‑за поворота лестницы.

Его пистолет не имел глушителя, но он был обречен даже не

поэтому: дилетант не может тягаться с профессионалами,

сжегшими тысячи патронов на специально оборудованных

полигонах. Даже если нападает с тыла.

Первая пуля ударила в мощную спину Якимова, которая по

инструкции должна была быть защищена пуленепробиваемым

жилетом «Кора», но, поскольку жилет не пропускал также

воздуха и парил, он лежал на заднем сиденье серой «Волги», а

потому шестиграммовый кусочек свинца беспрепятственно

пронзил плотную мышцу, легкое и разорвал аорту. Второй же

выстрел не достиг цели, потому что Васильев неуловимым

движением отпрянул в сторону и с разворота пальнул два раза в

ответ. На тренировках по специальному курсу стрельб в

упражнении «9 б» – «внезапное нападение сзади» он всегда

дважды поражал фанерную голову коварного врага, получая

оценку «отлично». Сейчас результат оказался ниже, но и одного

попадания между глаз вполне достаточно в реальной боевой

ситуации.

Васильев осмотрелся. Хотя двери квартир казались еще более

глухими, чем до стрельбы, напарник лежал пластом, на губах

пузырилась кровавая пена. Значит, план необходимо срочно

менять. Быстро вынув из бокового кармана плоскую рацию,

капитан нажал красную клавишу и сказал в решетчатое окошко:

«Ситуация три, адрес...» После чего длинными прыжками

бросился в квартиру Клыка.

В то время как капитан Васильев лихорадочно искал чемоданчик

с миллиардом рублей, Каймаков беседовал с руководителем

Юго‑Западной группировки Седым – конкурентом Клыка из

«новой волны». Разговор происходил в сдвоенном «люксе» на

пятнадцатом этаже гостиницы «Салют». Здесь располагался

офис акционерного общества «Страховка», аренда которого

обходилась Седому в сто пятьдесят тысяч ежесуточно.

Неприкрытая роскошь апартаментов, жутко дорогой – даже на

вид – костюм хозяина, исходящие от него запахи больших денег

и огромной власти сковывали Каймакова, он остро ощущал свою

второсортность и несоизмеримость собственных проблем с теми

случайное совпадение. Тем более Клык книжек не читает.

Вернее, судя по времени, не читал...

Но успокаивающие размышления Седого перебивала тревожная

мысль: сигнала от второй бригады до сих пор не поступило.

– ...а они даже домой приехали и сообщили: мол, ни номера

такого нет, ни раненого не имеется, – закончил наконец

Каймаков свой путаный рассказ.

– Да, конечно, – машинально повторил Седой, но тут же

встряхнулся и взял себя в руки.

– Не знаю, что вам рассказал ваш друг детства, но мы

уголовщиной не занимаемся, – веско проговорил он, четко

разделяя слова. – Мы – предприниматели и интересуемся только

законным бизнесом. Поэтому могу заверить, что угрозы и

покушения от нас не исходили.

Пришибленно кивнув. Каймаков попытался встать.

– Но! – Респектабельный молодой мужчина за обтянутым черной

кожей столом поднял палец, плечо Каймакова натолкнулось на

твердую ладонь телохранителя, и он снова утонул в глубоком

кресле. – Но мы интересуемся тем, что происходит у нас под

боком, и не любим, когда посторонние люди пугают жителей

района, угрожают или даже нападают на них. Мы не любим, и

когда кто‑то без нашего ведома занимается здесь бизнесом, не

важно чем – торговлей мылом, автомобилями, наркотиками... У

нас есть официальная служба безопасности, собственное

сыскное бюро, и мы намерены пресекать подобные попытки.

Разумеется, в рамках закона... Если, конечно, наши противники

соблюдают закон.

– Запишите телефон. – Седой протянул посетителю ручку, листок

бумаги и продиктовал номер. Одновременно с Каймаковым его

записал майор Межуев.

– Если кто‑то будет вам морочить голову с мафией или мылом,

позвоните, и мы поинтересуемся этими людьми.

Каймаков наконец выбрался из кресла и, взяв визитную карточку

с черной поверхности стола, вышел из офиса. Телохранители

сопроводили его до выхода из гостиницы, а вернувшись,

тщательно осмотрели кресло, да заодно и весь номер.

И хотя ничего подозрительного обнаружено не было, дурные

предчувствия не оставляли Седого. Когда зазвонил телефон, он

понял, что сейчас они подтвердятся. И не ошибся.

– Да свой я, – откликнулся капитан, но на всякий случай поднял

руки и присел, потому что лечь можно было только на

окровавленные трупы.

Выполнив команду, он поступил правильно, потому что на местах

кровавых разборок, как и на поле боя, своя оценка событий, свой

закон, своя справедливость и логика действий, и любой

спецназовец, омоновец, член группы захвата сам себе прокурор,

суд и исполнитель, потому что адвокатов здесь нет, в уголовный

кодекс во время стрельбы не заглядывают, а правым

оказывается тот, кто специально прислан пресечь беззаконие...

– Сейчас посмотрим, какой ты свой. – Холодный срез

автоматного ствола больно уперся в щеку капитана, рука

привычно обшарила карманы.

– Рация ненашенская... И сразу две ксивы... Командир группы

открыл документ прикрытия.

– Майор милиции Еремкин, Главк уголовного розыска МВД, –

вслух прочел он и раскрыл вторую красную книжечку. – Капитан

госбезопасности Васильев, – задумчиво повторил командир, – А

чего в квартире делал?

– Проверял, кто там есть, чтоб на пулю не нарваться, – ответил

Васильев, выпрямляясь и опуская руки.

– Ладно, разберемся! – Командир хотел сунуть удостоверения

себе в карман, но обстановка резко изменилась.

– Всем оставаться на местах, госбезопасность! – раздался

властный голос.

По лестнице абсолютно бесшумно поднялись четыре человека в

гражданских костюмах, под которыми угадывались импортные

бронежилеты, с новейшими, высокоскорострельными

автоматами «Кипарис» на изготовку.

Властный голос принадлежал подполковнику Дронову.

– Кто старший? – строго спросил он.

Командир милицейской спецгруппы, отдав Васильеву документы

и рацию, подошел и нехотя Представился. Дронов предъявил

удостоверение и тем же властным голосом приказал:

– О том, что мы здесь были, в рапортах не писать. Работу наших

людей можете зачислить на свой счет. Понадобятся свидетели –

действуйте через свое начальство. А сейчас – охраняйте место

происшествия!

Откуда‑то возникли двое в белых халатах, сноровисто уложили

К тому же в предельно криминализованной, как и вся страна,

Москве очень много охотников пришить любого за

десятьдвадцать тысяч и не очень много тех, кто способен

удержаться от убийства, когда речь идет о чемодане, набитом

пачками крупных купюр.

В зеркальной витрине отразилась длинная нескладная фигура в

засаленном мятом пальто и стертой до кожи кроличьей шапке.

Заросшее щетиной лицо, застывшие в прострации глаза,

потертый, под облик владельца, чемодан, намертво зажатый в

давно не мытой руке.

«Хорошо, что чемодан старый», – мелькнула первая

рациональная мысль, и Таракан вышел из ступора. С полминуты

он разглядывал свое отражение. Бомж с чемоданом денег

обречен на гибель. Но Клячкин был не обычным бездомным

бродягой, а жертвой несправедливостей жизни, перетирающих в

уличную пыль сотни тысяч вчера еще благополучных граждан. В

институте по логике он имел устойчивую «четверку», среди

сослуживцев в КБ авиастроительной фирмы слыл человеком

башковитым, который нигде не пропадет, потому что умеет

«вертеться». И в кругах, где он «вертелся», принимая баксы по

червонцу и сдавая по пятнадцать‑семнадцать, признавали его

здравомыслие и рассудительность.

Даже в зоне Клячкин имел авторитет, соответствующий рангу

«честного фраера», потому что, проштудировав учебник по

уголовному праву и пару кодексов, лихо строчил всем желающим

ходатайства, прошения и жалобы в порядке надзора. Как и

подобает «честному фраеру», он всегда был опрятен, чисто

выбрит, постоянно стирал и тщательно утюжил робу, полировал

тяжелые зековские говнодавы.

Если бы Смотрящему зоны Валету или начальнику отряда

капитану Морохину сказали, что на воле Адвокат за шесть

месяцев превратится в зачуханного бездомного чмыря, они бы в

это не поверили, хотя являлись большими знатоками

всевозможных превратностей судьбы.

Переступив порог колонии, валютчик и порнографист Клячкин

оказался во взбесившемся мире. Долларами торговали на

каждом углу, журнал «Пентхауз», найденный у него при обыске и

добавивший лишнюю статью, был представлен годовыми

комплектами в респектабельном магазине «Роспечать» и

Через два дня он съехал из гостиницы.

Родня жены не подпускала его на пушечный выстрел. Мать

доживала свой век под Владикавказом, где пушечные выстрелы

были повседневной реальностью. Некоторое время удавалось

ночевать в вагонах‑гостиницах на Курском вокзале, потом

столичное правительство начало борьбу с иногородними, вагоны

шерстил ОМОН, и без билета соваться туда стало опасно.

Первый ночлег на чердаке не стал потрясением – Клячкин был к

нему подготовлен предыдущими скитаниями. Зато бесплатно и

никто не беспокоит. А дальше путь вниз проходил незаметно.

Временами мелькала мысль о самоубийстве, но как‑то вяло:

человек легко приспосабливается к обстоятельствам и всегда

надеется на чудо. И чудо произошло.

Клячкин отошел от витрины. Свалившиеся с неба деньги могли

изменить его жизнь, с их же помощью можно уцелеть, запутав

следы и спрятавшись от неминуемых преследователей.

Но чтобы тратить пятидесятитысячные купюры без риска

попасть в милицию или морг, надо иметь респектабельный вид.

А чтобы приобрести такой вид, надо потратить хотя бы

несколько купюр.

Разорвать этот порочный круг можно только одним способом –

поднимаясь со ступеньки на ступеньку.

Нащупав в кармане несколько сотенных бумажек, которые

накануне «настрелял» у метро, Клячкин вошел в платный туалет.

Здесь он побрился, вымыл лицо, шею и руки, затем заперся в

кабинке и приблизительно оценил свое богатство. Сумма

потрясла Клячкина настолько, что у него закружилась голова.

В то время, когда Седой собирал по тревоге своих бойцов, а

Клык – своих, капитана Якимова раздевали в морге, а капитан

Васильев писал рапорт для служебного расследования, в то

время как Клячкин считал общаковые деньги, за кражу которых и

у старых воров, и у новых гангстеров существует только одно

наказание, Александр Каймаков у себя на работе рассказывал о

приключившихся с ним событиях.

В тесной комнатке отдела социологических исследований было

жарко. Наверное, поэтому у единственного слушателя и близкого

товарища Каймакова

– Димки Левина выступили на лбу крупные капли пота. Он

слушал внимательно, не перебивал и, чуть приоткрыв рот,

хотят чужими руками. А сами только языком... Попрощавшись,

Каймаков положил трубку.

– Вот видишь, – облегченно сказал Левин. – Простое

совпадение. А ты тут нагородил со страха...

В делах о больший деньгах и о человеческих жизнях не бывает

места совпадениям. Во всяком случае, в безобидность любых

совпадений здесь не верят. И хотя Василий Зонтиков никак не

мог заподозрить бывшего соученика‑растяпу и чистоплюя в

причастности к кровавой бойне, авторитет Юго‑Запада Клык не

должен был исключать его вины.

– Он мне сразу не понравился, – зловеще цедил Угрюмый. – На

«утку» похож. И говорить при нем было нельзя, и бабки

показывать. В гробу я видал таких друзей детства... Может, еще

пионервожатого приведешь или комсорга?

Он избегал смотреть в глаза пахану, которого обвинял в

нарушении конспирации и неосмотрительности, но сам факт

таких обвинений говорил о том, что авторитет Клыка сильно

пошатнулся. Это было ясно и присутствующим – шестерым

главарям наиболее крупных кодланов района, которые всем

своим видом давали понять, что согласны с Угрюмым. Они тоже

смотрели в сторону, но Клык знал, каким окажется выражение их

глаз, когда подойдет момент. Знал он и то, что, если не

переломить ситуацию, критический момент наступит очень

скоро.

И хотя Угрюмый во многом был прав, недавно чудом избежал

гибели и потерял товарищей, ему не следовало говорить того,

что он сказал.

В не успевшей прогреться комнатке подмосковной дачи

наступила зловещая тишина. Клык пожевал губами и,

навалившись грудью на плюшевую скатерть круглого стола,

внимательно осмотрел тесно сидящих вокруг мужчин, чьи лица

полностью подтверждали теорию Чезаре Ломброзо о преступном

типе человека. Массивный подбородок самого Клыка, развитые

надбровные дуги и глубоко посаженные маленькие глаза

выдавали его склонность к насильственным преступлениям, хотя

в основном «послужной список» Зонтикова в информационном

центре МВД составляли кражи.

Томительная тишина обычно прерывается чемто страшным.

Угрюмый первым поднял голову, вызывающе встретив холодный,

ясное. Я этому бесу Седому сказал, что всех их людей в зонах в

петушатник загонят, если бабки не отдаст... Авторитет обвел

взглядом преданно внимающих каждому его слову блатных.

– Это я наперед забежал, на «понт» взял. Может, бабки менты

забрали, может, Федор спрятал где... Пока на хате засада, – не

разберешь... На зонах мы‑то действительно можем их на

парашу посадить, а как на воле разбираться будем?

Все молчали. На воле с «новыми» тягаться сложно. Биографии

чистые, связи крутые и вообще руки развязаны... Если ты не

судимый – участковый к тебе в дом так запросто не зайдет и

опер из уголовки нос не сунет. Храни хоть автомат, хоть

гранатомет.

И на разборки заявляются спортсмены: борцы, боксеры, есть и

совсем знаменитые. А тут здоровье в карцерах да штрафных

изоляторах подорвано, и ржавый «наган» боязно в карман сунуть

– спалишься, глазом не моргнешь! Нет, на воле с ними лучше не

схлестываться.

– Или без крови попробуем, по Закону? – сказал уловивший

общее настроение Клык. – Позовем авторитетов со стороны,

пусть разберут...

– Правильно, – одобрительно кивнул Гвоздодер. – Может, только

главного ихнего замочить?

– А с этим, что приходил, как? – спросил Рваный.

– Да как... – Клык равнодушно пожал плечами. – Хотите – можно

на перо поставить. Только... Если он сам по себе – за что его

резать? А если на Седого работает – достать будет трудновато...

Посмотреть за ним надо, а там решим...

Когда Гвоздодер и остальные потащили закапывать труп, Клык

набил мастырку и закурил. Анаша расслабила нервы, и пальцы

перестали дрожать мелкой дрожью.

Бунт на корабле подавлен. Но это еще не все. Получив чемодан,

он позвонил Хранителю и разрешил отдать шестьсот миллионов

из общака грузинским ворам. Те вкладывают деньги в войну, у

них свои расклады, но обещали вернуть летом с процентами да

плюс наркоты, оружия добавить. Люди авторитетные, надежные,

помогать им полезно... Но если теперь чемодан ушел, а в кассе

– пусто, то восемь зон и четыре крытых без подогрева останутся.

А такое на тормозах не спустишь: соберут всеобщую сходку и

поставят его. Клыка, на правило... Это если захотят Закон