Аннотация

В романе «Час Ноль» расследование очередного «чисто английского убийства», совершенного самым банальным предметом традиционного английского быта – набалдашником от прута каминной решетки – ведет суперинтендент Баттл.

Пролог: Ноябрь, 19

Общество, собравшееся вокруг камина в этот осенний вечер,

было исключительно мужским. Большую часть его составляли

профессиональные юристы, а также те, кто в силу своих

интересов так или иначе были связаны с Законом. Здесь можно

было видеть адвоката Мартиндейла, королевского адвоката

Руфуса Лорда, юного Дэниелса, громко заявившего о себе в

деле Карстерсов, еще несколько человек, чьи имена были

хорошо известны в юридических кругах: судью мистера Кливера,

Тренча из «Льюис и Тренч» и старого мистера Тривза.

Последнему было уже под восемьдесят, полновесных и

многоопытных восемьдесят. Он состоял членом известной

адвокатской конторы и был, без сомнения, самым знаменитым

ее представителем. Поговаривали, что никто в Англии не знает о

закулисной стороне дел столько, сколько знает мистер Тривз;

широкую известность ему снискали и его труды по

криминологии.

Люди несведущие полагали, что мистер Тривз непременно

должен написать мемуары. Сам мистер Тривз полагал иначе.

Он-то отлично понимал, что для этого он знал слишком много.

Хотя сам он уже перестал выступать в суде и не вел никаких

дел, не было в Англии человека, мнением которого коллеги

дорожили бы больше. Стоило ему среди общей беседы лишь

немного возвысить свой тонкий четкий голосок, как все

разговоры обрывались на полуслове и наступало почтительное

молчание.

Разговор у камина шел об одном нашумевшем деле. Судебное

заседание как раз в тот день закончилось в Олд Бейли.

Слушалось дело об убийстве, и подсудимый был оправдан. Вся

компания увлеченно разбирала ход процесса; со всех сторон

сыпались критические замечания.

Обвинение, конечно же, допустило ошибку, положившись на

одного из своих свидетелей. Деплич должен был предвидеть,

какие возможности здесь откроются перед защитой. Молодому

Артуру удалось максимально использовать показания горничной.

Бентмор в заключительной речи сумел-таки представить дело в

верном свете, но к этому времени непоправимое уже

различных юридических нюансах этого дела – хотя они

интересны, крайне интересны: если бы приговор был обратным,

для апелляции имелись бы самые серьезные основания; я даже

полагаю… Впрочем, оставим это пока. Так вот, я думал,

повторяю, не о юридических нюансах, а о – как бы поточнее

выразиться – о людях в этом деле.

Лица присутствующих удивленно вытянулись. В этом кругу

профессионалов люди, проходящие по делу, представляли

интерес исключительно с точки зрения достоверности или

недостоверности их свидетельских показаний. Никому никогда и

в голову не пришло бы размышлять о том, виновен подсудимый

в действительности или невиновен, как это определил суд.

– Да-а. Так вот, – задумчиво продолжал мистер Тривз. – Люди.

Самые разные. Кто-то с умом, значительное большинство – без.

Собраны, знаете, чуть ли не со всех концов света: из Ланкашира,

из Шотландии, владелец ресторана из Италии, учительница

откуда-то со Среднего Запада. Каждого из них эта история

незаметно, но цепко втянула в круг своих событий и наконец

серым ноябрьским днем собрала всех вместе в Лондоне в зале

суда. Каждый вносит свою маленькую частицу. И все это венчает

суд по делу об убийстве.

Он замолчал, легко и вместе с тем четко побарабанил пальцами

по колену.

– Я, признаться, люблю почитать хороший детективный рассказ,

– сказал он. – Только все они, по-моему, не с того начинаются.

Вы не прочли и нескольких страниц, а убийство уже

совершилось. Но ведь убийство – это финал. А само действие

начинает разворачиваться задолго до него, иногда за целые

годы, – со всеми причинами и событиями, которые приводят

затем определенных людей в определенное место в

определенный час определенного дня. Возьмите, к примеру,

показания этой горничной. Если бы кухарка не отбила у нее

молодого человека, она не отказалась бы в сердцах от своего

места, не отправилась бы к Ламорнам и не была бы главным

свидетелем защиты. Опять же этот Джузеппе Антонелли,

приехавший к брату погостить на месяц. Брат его слеп как крот.

Он никогда не заметил бы того, что разглядели острые глаза

Джузеппе. И если бы констебль не пролюбезничал с поварихой

из номера 48, он не опоздал бы со своим обходом…

Он открыл конверт и рассеянно взглянул на извлеченный оттуда

лист бумаги.

Неожиданно мечтательное выражение исчезло с его лица.

Действительность грубо вторглась, разрушив его романтическое

настроение.

– Вот так новость, – удрученно произнес мистер Тривз. – Этого

только недоставало! Вот уж есть с чего прийти в отчаяние. Надо

же, после стольких лет! Это совершенно нарушит все мои планы.

«Дверь откройте: вот и люди…»

Январь, 11.

Человек на больничной койке шевельнулся и сдавленно

застонал.

Дежурная сестра тут же встала из-за своего столика и

торопливо подошла к нему. Она поправила подушки и помогла

ему принять более удобное положение.

Вместо благодарности Ангус Макуэртер пробурчал что-то

невнятное. Его переполняло чувство горечи и протеста.

К этому времени все уже давно должно было бы кончиться. Он

был бы недосягаем для всего этого! Черт бы побрал это

дурацкое деревце, неведомо откуда взявшееся на самой

середине скалы! Черт бы побрал эту услужливую пару

влюбленных, которым вздумалось поворковать у самого обрыва,

несмотря на холод зимней ночи!

Не будь их (и дерева!), все бы уже кончилось – всплеск ледяной

воды, короткая борьба, возможно, и – забвение, конец

загубленной, бесполезной, безнадежно нищей жизни.

И где же он теперь! Жалкий шут, валяющийся на больничной

кровати со сломанным плечом и перспективой полицейского

расследования предпринятой им преступной попытки

самоубийства.

Черт возьми, ведь это его собственная жизнь, не так ли?

А если бы попытка удалась, его бы похоронили, исполнившись

– Лезете все время… Все время лезете, черт вас возьми…

Она сказала с упреком:

– Ну-ну, это не очень красиво.

– Красиво? – ошеломленно переспросил он. – Красиво?! О, бог

ты мой.

Сестра осталась невозмутимой.

– Утром вы почувствуете себя лучше, – сказала она.

Он сглотнул.

– Тоже мне сестры! Да в вас ничего человеческого-то нет, вот

что я вам скажу.

– Не сердитесь, но мы знаем, что для вас сейчас лучше.

– Вот это-то и бесит! В вас, в больнице. Во всем мире. Вечно

лезете в чужую жизнь со своим знанием, что для других лучше,

что нет. Не выношу всего этого. Вот я пытался убить себя – вам,

конечно, это известно…

Она кивнула.

– И никого, кроме меня, не касается, бросился я с этой чертовой

скалы или нет. Я перестал цепляться за жизнь. Дошел до точки,

с меня хватит!

Сестра тихонько поцокала языком, что, должно быть, означало

сочувствие. Всем своим видом она показывала, что готова

терпеливо слушать, дать ему возможность выпустить пар.

– Почему? Почему я не должен убивать себя, если мне этого

хочется? – настаивал он.

Ее ответ прозвучал неожиданно серьезно.

– Потому что это не правильно.

– Почему же это не правильно?

Она в замешательстве посмотрела на него. Ее собственная

вера не была поколеблена, но ей не хватало слов, чтобы

выразить то, что она чувствовала.

– Ну, я хочу сказать, это нехорошо – убивать себя. Мы должны

жить, нравится нам это или нет.

– А почему должны?

– Ну, с другими тоже нужно считаться, разве нет?

– Не в моем случае. Ни для кого на свете ничего не изменится с

моим уходом.

– У вас что, и родственников нет? Ни матери, ни сестер, никого?

– Нет. Была жена, но она меня бросила – и правильно сделала!

Она же видела, что я ни на что не годен.

– Они никогда этого не делают.

Он уставился на нее – «они никогда этого не делают»… Ну

конечно. Здесь он всего лишь представитель занятной, с их

профессиональной точки зрения, категории несостоявшихся

самоубийц. Он открыл было рот, чтобы энергично

запротестовать, но свойственная ему честность остановила его.

Решился бы он в самом деле повторить свою попытку?

Действительно ли он намерен сделать это снова?

Сейчас он вдруг со всей ясностью понял, что не сможет. Он не

сумел бы объяснить почему. Вероятно, подлинной причиной

была та, о которой сказала эта наивная сестра, вычитав ее из

своих медицинских книжек. Самоубийцы никогда не повторяют

своих попыток.

Тем с большей решимостью он теперь пытался заставить ее

признать его моральную правоту.

– В любом случае с моей собственной жизнью я имею право

поступать, как мне нравится!

– Нет, не имеете.

– Но почему же, милая моя, почему?

Она вспыхнула. Ее пальцы теребили золотой крестик, висевший

у нее на шее.

– Вы не понимаете. Бог может нуждаться в вас. Его взгляд

застыл от неожиданности. Он не хотел разрушать ее детской

веры и потому лишь произнес с усмешкой:

– Имеется в виду, что однажды я мог бы остановить понесшую

лошадь и спасти от смерти ребенка с золотыми волосами, да?

Вы об этом?

Сестра покачала головой, потом заговорила проникновенно,

пытаясь выразить то, что так явственно виделось ей и с таким

трудом облекалось в слова.

– Может быть, вы просто будете где-то – даже не делая ничего –

просто будете в каком-нибудь месте в какое-то время, – я никак

не могу найти правильные слова, – ну, вы, может быть, просто…

просто пройдете однажды по улице и уже одним этим совершите

нечто ужасно важное, может быть, даже и не зная, что это было.

Рыжеволосая сестра родилась на западном побережье

Шотландии. Про некоторых в ее семье поговаривали, будто они

обладают даром предвидения.

Возможно, в этот момент она в самом деле увидела мужчину,

Не хватало лишь одной детали… И вот, сопровождаемая той же

улыбкой, на бумаге появилась дата – …сентября.

Затем со смешком листы разорваны на клочки, клочки эти

перенесены через комнаты к камину и брошены в самое сердце

подрагивающего пламени. Теперь весь этот фантастический

план существовал только в мозгу, его создавшем.

Март, 8.

Суперинтендент [1] Баттл сидел за кухонным столом, с которого

еще не были убраны остатки завтрака. Тяжело сомкнутая

челюсть его выдавала с трудом сдерживаемую злость. Он

медленно и внимательно читал письмо, которое ему только что

со слезами на глазах подала жена. Выражение лица

суперинтендента было непроницаемо, его лицо вообще никогда

не имело никакого выражения. Оно словно было вырезано из

дерева – солидное, неподвижное, по-своему даже

величественное. Внешность суперинтендента не предполагала

особых талантов; он и в самом деле не обладал блестящим

умом, но было в нем что-то трудно поддающееся определению,

что сообщало всему его облику внушительность и силу.

– Я не могу поверить, – всхлипывая, бормотала миссис Баттл. –

Сильвия!

Сильвия была младшей из пяти детей суперинтендента. Ей

было шестнадцать лет, и она училась в школе неподалеку от

Мейдстона.

Письмо пришло от мисс Эмфри, директрисы этой школы.

Ясным, доброжелательным и в высшей степени тактичным

слогом в нем черным по белому сообщалось, что с некоторых

пор руководство школы было обеспокоено различными случаями

мелких краж, что загадка эта наконец прояснилась и что Сильвия

Баттл во всем созналась. Мисс Эмфри хотела бы возможно

скорее увидеться с мистером и миссис Баттл, чтобы «обсудить

создавшееся положение».

Суперинтендент Баттл сложил письмо, опустил его в карман и

произнес, обращаясь к жене:

– Я сам этим займусь, Мэри.

Он встал, обогнул стол и потрепал жену по щеке.

– Не волнуйся, дорогая, все образуется. Суперинтендент

этим.

– Именно для этого, мисс Эмфри, – спокойно ответил

суперинтендент Баттл, – я и приехал.

Его лицо было бесстрастно, глаза оценивающе смотрели на

директрису.

– Я была очень мягка с ней, – сказала мисс Эмфри.

Баттл лаконично поблагодарил ее.

– Видите ли, я по-настоящему люблю и понимаю эти юные

создания, – продолжала директриса.

Баттл уклонился от прямого ответа и вместо этого заметил:

– Я бы хотел теперь же повидаться с дочерью, если вы не

возражаете, мисс Эмфри.

С новым воодушевлением мисс Эмфри стала убеждать его

вести себя осторожно, не спешить с упреками, не

противопоставлять себя ребенку, находящемуся в таком

ранимом возрасте.

Суперинтендент терпеливо выслушал ее, сохраняя все то же

непроницаемое выражение лица.

Наконец директриса проводила его в свой кабинет. По дороге

им попались одна – две девушки. Они, как подобает, тут же

вытянулись в струнку, но глаза их были полны любопытства.

Пропустив Баттла в небольшую комнату, обставленную не столь

изысканно, как гостиная внизу, мисс Эмфри приготовилась

удалиться, сказав суперинтенденту, что пришлет дочь к нему.

Она была уже на пороге, когда Баттл остановил ее.

– Одну минуту, мадам. Как вам удалось узнать, что именно

Сильвия виновна в этих… э-э, утечках?

– Мои методы, мистер Баттл, были психологическими.

– Психологическими? Хм. А как же быть с доказательствами,

мисс Эмфри?

– Да-да, я вполне вас понимаю, мистер Баттл. То, что вы это

говорите, – естественно. Ваша, э-э, профессия, конечно же, дает

себя знать. Но психология уже находит признание и у

криминалистов. Уверяю вас, ошибка исключена, Сильвия

полностью и совершенно свободно сознается в содеянном.

Баттл кивнул.

– Да, это я знаю. Я просто спрашивал, почему вы сразу

остановили свое внимание именно на ней.

– Видите ли, мистер Баттл, эта история с пропажей вещей из

В ее глазах заблестели слезы.

– Видишь ли, Сильвия, – медленно продолжал Баттл, – я все

время знал, что есть в тебе что-то такое. У большинства людей

есть какая-нибудь слабость. Обычно все довольно просто. Сразу

видно, когда ребенок жадный или капризный или любит

командовать. Ты всегда была хорошей девочкой: очень

спокойной, очень уравновешенной, никаких проблем ни в чем. И

иногда меня охватывало беспокойство. Потому что, если есть

изъян, которого ты не видишь, он может всю картину испортить,

когда придет время испытания.

– Как у меня, например? – сказала Сильвия.

– Да, как у тебя. Ты испытания не выдержала, сломалась. И это

получилось у тебя чертовски своеобразно. В жизни не встречал

ничего подобного.

Девушка вдруг с издевкой произнесла:

– А я-то думала, ты с ворами часто встречаешься.

– Разумеется. Я все про них знаю. И именно поэтому, девочка, –

не потому, что я твой отец (отцы о своих детях знают совсем

немного), а потому, что я полицейский, – я точно знаю, что ты не

воровала. Ты ни одной вещи в этом заведении не тронула. Воры

ведь бывают двух типов: одни – это те, кто поддается

внезапному и очень сильному соблазну (такие встречаются

нечасто: это просто удивительно, каким соблазнам может

противостоять самый обычный, в меру честный человек); и есть

другой тип – это те, для которых брать чужое почти в порядке

веще». Ты не относишься ни к одному из этих типов. Ты не

воровка, ты просто необычный тип лгуньи.

– Но… – начала было Сильвия. Он не дал ей продолжить.

– Ты во всем созналась. Ну конечно. Это я уже слышал. Была

вот однажды такая святая – ходила бедным хлеб раздавать. А

мужу это не нравилось. Как-то раз он ее встречает и

спрашивает: «Что это у тебя там в корзине?» Она с перепугу ему

и говорит: «Розы». Он с корзины крышку сорвал, а там – о чудо!

– и в самом деле розы. Так вот, будь ты на месте святой

Елизаветы и будь у тебя корзина роз, ты с перепугу ответила бы

не иначе как: «Хлеб».

Он замолчал, потом мягко спросил:

– Так ведь все и было, правда?

Девушка молчала. Вдруг она уронила голову, плечи ее

управление по этому делу.

– Но, мистер Баттл, Сильвия сама…

– Сильвия не тронула ни одной чужой вещи в этом заведении.

– Я вполне понимаю, что как отец вы…

– Я говорю сейчас не как отец, а как полицейский. Пригласите

полицию помочь вам разобраться во всем. Они не станут

поднимать шума. Я полагаю, вы найдете вещи спрятанными где

нибудь и с нужными отпечатками пальцев на них. Мелкие

воришки обычно не заботятся насчет перчаток. Свою дочь я

сейчас же забираю с собой. Если полиция получит

доказательства – настоящие доказательства – ее причастности к

кражам, я готов к тому, что ее будут судить и она понесет

соответствующее наказание Но я этого не боюсь.

Когда пять минут спустя Баттл вместе с Сильвией, сидящей

рядом, выезжал из ворог школы, он спросил:

– Что это за девушка со светлыми курчавыми волосами, очень

розовыми щеками, пятном на подбородке и широко

поставленными глазами? Она попалась мне в коридоре.

– Похоже на Оливию Парсонз.

– Я бы не удивился, узнав, что это ее рук дано.

– Она что, выглядела испуганной?

– Нет, смотрит победительницей. Спокойный самоуверенный

взгляд. Сотни раз видел таких в суде. Готов поспорить на

круглую сумму, что она и есть воровка. Только эта уж не

признается, не ждите.

Сильвия глубоко вздохнула.

– Я как будто очнулась от страшного сна. Ох, папочка, прости

меня! Пожалуйста, прости! Как я могла быть такой дурой, такой

полной идиоткой? Мне так стыдно.

– Ну ладно, ладно, – суперинтендент Баттл, убрав ладонь с

руля, похлопал дочь по руке.

Затем он произнес одну из тех фраз, что были заготовлены у

него на случай, когда надо кого-нибудь утешить:

– Не переживай. Такие вещи посылаются свыше, чтобы

испытать нас. Да, такие вещи посылаются, чтобы испытать нас.

По крайней мере я так думаю. Не вижу, зачем бы еще они нам

посылались…

цвета и настолько идеальная кожа, что Кэй было достаточно

легчайшего макияжа – не для того, чтобы скрыть недостатки, а

чтобы подчеркнуть достоинства. Глаза и брови Кэй были

темными, что редко встречается в сочетании с рыжими

волосами, но уж если встречается, то впечатление производит

совершенно неотразимое.

Муж весело приветствовал ее:

– Хэллоу, Блистательная, что у нас на завтрак?

– Уж-ж-жасно противные почки для вас, сэр, грибы и ветчина.

– Звучит неплохо.

Невил принялся за еду и налил себе чашку кофе. Несколько

минут длилось дружелюбное молчание.

– Уф, – выдохнула Кэй, лениво пошевеливая пальчиками ног с

накрашенными ноготками. – Какое милое солнышко! Англия, в

конце концов, не такая уж плохая страна.

Супруги только что вернулись с юга Франции.

Невил, бегло просмотрев газетные заголовки, уже раскрыл

спортивную страницу и потому проговорил в ответ только

невразумительное «угу».

Затем, перейдя к тостам и мармеладу, он отложил газету и

занялся письмами.

Последних было много, но большинство из них он, небрежно

разорвав пополам, не читая, отправлял в корзину: циркуляры,

рекламные проспекты, печатные материалы.

– Мне не нравятся цвета в гостиной, – сказала Кэй. – Можно, я

там все переделаю, Невил?

– Все, что тебе захочется, королева моя…

– Цвет павлиньего пера, – прикидывала Кэй, – и атласные

подушки цвета слоновой кости.

– В такой комнате тебе не обойтись без обезьяны, – шутливо

заметил Невил.

– Что ж, этой обезьяной можешь стать ты, – весело парировала

Кэй.

Невил вскрыл очередное письмо.

– Да, кстати, – сказала Кэй, – Шэрти пригласила нас

прокатиться на яхте в Норвегию в конце июля. Ужасно обидно,

что мы не можем. – Она украдкой взглянула на мужа и добавила

упрямо:

– Мне бы так хотелось!

Лицо Невила вновь помрачнело. Опять на нем появилось

– Ведь Камилла стара. Ей уже за семьдесят. Ее поколение, как

тебе известно, всегда с предубеждением относилось к разводам.

В целом, я полагаю, случившееся никак не отразилось на наших

с ней отношениях, хотя она действительно была очень

привязана к… Одри. – Его голос на мгновение дрогнул, когда он

произносил это имя.

– Они все считают, что ты плохо с ней обошелся…

– Так оно и было, – произнес Невил чуть слышно.

– Невил, не глупи, пожалуйста, – рассердилась Кэй. – Все это из

за того, что она решила так раздуть эту историю.

– Она не раздувала этой истории. Одри никогда не раздувает

историй.

– Хорошо, ты же знаешь, что я хотела сказать. Это из-за того,

что она, оставив тебя, заболела и ходила везде, выставляя

напоказ свое разбитое сердце. Вот это я и называю раздувать

историю! Одри не из тех, кто умеет проигрывать. По-моему, уж

если жена не может удержать мужа, так, по крайней мере,

расстаться с ним она должна без сцен! Вы же так не подходили

друг другу. Она в жизни не держала в руках ракетки, Ходила

бледная, намытая, как… как посудная тряпка. Одно слово – ни

живая, ни мертвая! Если бы она тебя по-настоящему любила, ей

следовало бы в первую очередь подумать о твоем счастье и

порадоваться, что ты обретешь его с кем-то, кто тебе больше

подходит.

Невил резко повернулся к ней. На губах его появилась

ироническая усмешка.

– Вы только поглядите, какая спортсменочка! Вот уж кто все

знает про игры в любви и браке!

Кэй рассмеялась и покраснела.

– Может быть, я и наговорила лишнего. Но это дела не меняет:

уж случилось, так случилось, и ничего тут не поделаешь.

Приходится принимать такие вещи.

– Одри и приняла. Она ведь дала мне развод, чтобы мы могли

пожениться.

– Да, я знаю…

Кэй замолчала в нерешительности. А Невил добавил с

укоризной:

– Ты никогда не понимала Одри.

– Это правда. Иногда при упоминании о ней у меня мурашки по

с раздражением. – Теперь многие так делают. Почему бы нам не

быть друзьями? Все бы стало настолько проще. Да ты же и сама

на днях об этом говорила.

– Я говорила?

– Да, ты разве не помнишь? Мы говорили о чете Хау, и ты

сказала: вот, мол, как разумно и современно смотрят люди на

вещи и что таких подруг, как новая и старая жены Леонарда, еще

поискать.

– О, да мне-то все равно. Я действительно считаю, что это

разумно. Но, видишь ли, я не думаю, чтобы Одри со мной

согласилась.

– Чепуха.

– Нет, не чепуха. Ты знаешь, Невил, Одри была по-настоящему

без ума от тебя. Не думаю, что она выдержит это хотя бы

мгновение.

– Ты ошибаешься, Кэй. Одри как раз считает, что это было бы

очень славно.

– Что ты хочешь сказать этим «Одри считает»? Откуда ты

знаешь, что она считает?

– Видишь ли, я встретил ее вчера, когда ездил в Лондон.

– Но ты мне об этом ничего не говорил.

– Ну вот как раз и говорю, – раздраженно ответил Невил. – Все

произошло совершенно случайно. Я шел через Парк, а тут Одри

идет мне навстречу. По-твоему, я что, должен был убежать от

нее?

– Нет, ну, разумеется, нет, – произнесла Кэй, не сводя с него

глаз. – Дальше.

– Я… мы… ну, мы остановились, конечно, потом я повернулся и

пошел с ней. Видишь ли, я полагал, это самое малое, что я мог

сделать.

– Дальше, – потребовала Кэй.

– Дальше мы присели и разговорились. Она была приветлива –

просто очень приветлива.

– Восхитительно, – сказала Кэй.

– Мы поговорили о том о сем. Она вела себя дружелюбно и

естественно и… и все такое.

– Прелестно.

– Она спросила, как ты поживаешь…

– Очень мило с ее стороны.

сейчас все получилось, у меня с души свалился бы огромный

камень. Я был бы гораздо счастливее.

– Значит, ты несчастлив, – медленно произнесла Кэй.

– Глупышка моя милая, ну о чем ты? Конечно же я счастлив,

беспредельно счастлив. Но…

Кэй прервала его:

– Так значит, все-таки «но»! В этом доме всегда жило «но».

Словно проклятая тень, скользящая по стенам. Тень Одри.

Невил смотрел на нее широко открытыми глазами.

– Ты хочешь сказать, что ревнуешь к Одри? – неуверенно

спросил он.

– Я не ревную к ней, я боюсь ее. Невил, ты ее совершенно не

знаешь.

– Не знаю женщину, с которой прожил в браке восемь лет?

– Ты совершенно не знаешь, – повторила Кэй, – какая она.

Апрель, 30.

– Бред! – сказала леди Трессилиан. Она приподнялась на

подушке и возмущенным взглядом обвела комнату. –

Совершенный бред! Невил сошел с ума!

– Все это и в самом деле выглядит довольно странно, –

согласилась Мэри Олдин.

Леди Трессилиан была женщиной с сильным характером. Она

имела запоминающийся профиль с тонким высоким носом.

Взгляд, который она, вскинув голову, умела по своему желанию

направлять вдоль этого носа, способен был поставить на место

кого угодно. Несмотря на то, что леди Трессилиан было за

семьдесят и здоровье ее было очень слабым, она нисколько не

утратила природной живости ума. Бывали у нее, правда, долгие

периоды отрешения от жизни и ее треволнений, когда старая

леди просто лежала, полузакрыв глаза, но из этих почти

коматозных состояний она выходила затем, отточив до предела

свойства своего ума. Язык у нее тогда становился как бритва.

Облокотясь на подушки в огромной кровати, установленной в

углу ее комнаты, она держала свой двор словно какая-нибудь

французская королева. Мэри Олдин, ее дальняя родственница,

жила с нею как компаньонка и ухаживала за ней. Обе женщины

прекрасно ладили. Мэри было тридцать шесть лет, но по ее лицу

я уже рассказывала, пришлось выйти изо всех клубов после

скандальной истории за карточным столом. По счастью, он

вскоре умер. А ее мать была на Ривьере сущей притчей во

языцех. Какое воспитание для девушки?! Ничего, кроме

переездов из отеля в отель, да еще с такой матерью! Потом на

теннисном корте она встретила Невила, вцепилась в него

мертвой хваткой и не успокоилась до тех пор, пока не заставила

его бросить жену, к которой он был так привязан, и уехать с ней.

Да она одна во всем и виновата!

Мэри едва заметно улыбнулась: леди Трессилиан имела

старомодную привычку во всем винить женщин и быть очень

снисходительной к мужчинам.

– Я думаю, что, строго говоря, Невил виноват не меньше нее, –

возразила она.

– Невил очень виноват, – согласилась леди Трессилиан. – У

него была очаровательная жена, которая всегда была ему

предана – возможно, даже слишком предана. Тем не менее если

бы не настойчивость этой девчонки, я убеждена, он бы

одумался. Но она с такой решительностью стремилась женить

его на себе! Нет, мои симпатии целиком на стороне Одри. Вот уж

кого я действительно люблю.

Мэри вздохнула.

– Все это было так сложно, – сказала она.

– И не говори. Даже не знаешь, как нужно поступать,

очутившись в таких непростых обстоятельствах.

Мэтью любил Одри, и я ее тоже люблю, и нельзя отрицать, что

она была Невилу очень хорошей женой. Хотя, наверное, она

могла бы и больше делить с ним его увлечения. Но она никогда

не чувствовала склонности к спорту. Вся эта история так

расстраивает меня. Когда я была девушкой, подобные истории

просто не происходили. То есть мужчины, конечно, имели

романы на стороне, но никто не позволял им разрушать семью.

– Да, но теперь-то подобные вещи происходят, – быстро

заметила Мэри.

– Именно. В тебе так много здравого смысла, дорогая. В самом

деле, что толку вспоминать о прошедших днях. Ты права,

подобные вещи происходят: девушки, вроде Кэй Мортимер,

крадут чужих мужей, и никто из-за этого не думает о них хуже!

– Кроме таких людей, как вы, Камилла!

после смерти мужа, так это избавилась от всех лодок и снесла

эллинг. Для гостей Галлз Пойнта лодок не предполагалось. Им

приходилось идти пешком до парома, где они прибегали к

услугам одного из тамошних лодочников.

Немного поколебавшись, Мэри спросила:

– Следует ли мне тогда ответить Невилу, что его предложение

не согласуется с нашими планами?

– Я совершенно определенно не намерена препятствовать

визиту Одри. Она всегда приезжала к нам в сентябре, и я не

стану просить ее менять свои планы.

Мэри сказала, взглянув на письмо:

– Вы обратили внимание, что Невил пишет, будто Одри. э-э.

одобряет эту идею и хочет увидеться с Кэй?

– Этому я просто не верю, – ответила леди Трессилиан. –

Невил, как и все мужчины, видит только то, что хочет видеть!

Мэри настаивала:

– Он пишет, что даже говорил с ней об этом.

– Что за странная выходка! Хотя нет, возможно, в конце концов

и не такая уж странная.

Мэри вопросительно взглянула на нее.

– Вспомни Генриха Восьмого, – сказала леди Трессилиан.

Видя, что Мэри продолжает смотреть на нее с недоумением,

она пояснила:

– Совесть, знаешь ли! Генрих всегда пытался убедить

Екатерину в том, что развод был единственным правильным

решением. Невил знает, что вел себя недостойно, он хочет

чувствовать себя спокойно на этот счет. Вот он и попытался

добиться от Одри согласия, что она приедет, увидится с Кэй и

что это ей совсем не неприятно.

– Едва ли, – медленно проговорила Мэри.

Леди Трессилиан вскинула глаза и пристально на нее

посмотрела.

– Ну-ка, моя дорогая, выкладывай, что у тебя на уме.

– Мне показалось… – Мэри запнулась, потом продолжала:

– Все это, я имею в виду письмо, так непохоже на Невила! Вам

не пришло в голову, что по какой-то причине сама Одри хочет

этой, э-э, встречи?

– С чего бы ей вдруг хотеть? – резко возразила леди

Трессилиан. – После того как Невил оставил ее, после того как

В облике Одри Стрэндж с первого взгляда угадывалась глубина

ее натуры. Она была среднего роста, руки и ноги очень

маленькие. Пепельного цвета волосы обрамляли лицо, почти

лишенное красок. С этого бледного овала смотрели чистые

светло-серые широко поставленные глаза. Прямой короткий нос,

черты лица некрупные и правильные. Одри можно было назвать

несомненно привлекательной, но не больше. И вместе с тем в

ней было нечто, что вновь и вновь притягивало взоры

окружающих. Этому ее качеству трудно было найти

определение, но каждый, кто хоть раз встречался с ней,

неизменно чувствовал его присутствие и признавал его

таинственную силу. Она немного напоминала привидение, но в

то же время впечатление оставляла такое, что в привидении

этом больше реальности, чем в живом человеке из плоти и

крови…

Одри обладала исключительно приятным голосом, мягким и

мелодичным, как звон серебряного колокольчика.

Несколько минут она и старая леди говорили об общих друзьях

и текущих событиях. Потом леди Трессилиан сказала:

– Кроме удовольствия видеть тебя, дорогая, я попросила тебя

приехать еще и потому, что получила от Невила довольно

странное письмо.

Одри подняла глаза. Взгляд был открытый и спокойный.

– В самом деле? – невозмутимо спросила она.

– Он предлагает – по-моему, это сущий бред! – приехать сюда

вместе с Кэй в сентябре. Он пишет, что хочет, чтобы ты и Кэй

стали друзьями, и что ты якобы согласилась на это

предложение.

Леди Трессилиан выжидательно замолчала. Молчание нарушил

мягкий ровный голос Одри:

– А что, это в самом деле такой уж бред?

– Дорогая моя, неужели ты действительно хочешь, чтобы это

произошло?

Одри помолчала одну-две минуты, потом сказала так же мягко:

– Я действительно думаю, Камилла, что это могло бы так… так

все упростить.

– Упростить! – безнадежно повторила леди Камилла.

– Дорогая Камилла, вы всегда были так добры. Если Невил

хочет, чтобы…

– Ну что ж, тебе виднее. Я устала – пожалуйста, оставь меня

теперь, дорогая. Мэри ждет тебя внизу. Скажи, пусть пришлют ко

мне Баррет.

Баррет была старая и преданная горничная леди Трессилиан.

Когда она вошла, ее хозяйка лежала, закрыв глаза.

– Чем скорее я оставлю этот мир, тем лучше, Баррет, – с

горечью сказала леди Трессилиан. – Я в нем уже никого и ничего

не понимаю.

– Ах, не говорите так, миледи, вы просто устали.

– Да, я устала. Убери с ног это пуховое одеяло и принеси мне

порцию моего тоника.

– Это все приезд миссис Стрэндж вас так расстроил. Приятная

леди, но уж вот кому бы тоник не повредил, так это ей.

Нездоровый у нее вид. И всегда смотрит так, будто видит то,

чего другие не видят. Но уж характера ей не занимать. Все

время заставляет вас чувствовать ее, если можно так

выразиться.

– Очень верное замечание, Баррет, – согласилась леди

Трессилиан. – Да, очень верное.

– Таких, как она, забыть нелегко, уж поверьте. Интересно,

мистер Невил часто о ней вспоминает? Новая миссис Стрэндж,

конечно, очень красива – тут уж ничего не скажешь, но мисс

Одри, ее-то будешь помнить всегда.

Неожиданно леди Трессилиан фыркнула и сказала:

– Невил совершил большую глупость, когда захотел свести этих

женщин вместе. Он же первый об этом и пожалеет!

Май, 29.

Томас Ройд, с неизменной трубкой во рту, наблюдал, как

проворный малайский мальчишка ловко укладывает его вещи.

Время от времени он поднимал глаза и обводил взглядом

плантации. Может быть, целых полгода он не увидит этой

картины, к которой так привык за последние семь лет.

Странно будет опять оказаться в Англии.

В комнату заглянул Аллен Дрейк, его партнер.

– Привет, Томас, ну как, подвигается?

– Уже все готово.

– Пойдем выпьем перед дорогой, счастливый ты черт. Меня

– Мне всегда было интересно, почему ты в тот раз отложил

поездку домой. Да еще и передумал-то в самую последнюю

минуту.

Ройд пожал плечами.

– Очень заинтересовался тем приглашением поохотиться.

Скверные новости из дома как раз в ту пору.

– Ну конечно. Я и забыл. Твой брат погиб тогда в

автомобильной катастрофе.

Томас Ройд кивнул.

Однако Дрейк подумал, что это все равно странная причина,

чтобы не ехать домой. Оставалась мать и, насколько он знал,

сестра. Понятно, что в такое время… Тут он вдруг вспомнил:

Томас отложил поездку раньше, чем пришло известие о гибели

брата.

Аллен еще раз пристально посмотрел на друга. Темная

лошадка, наш старина Томас!

Теперь, три года спустя, он мог спросить:

– Ты очень дружил с братом?

– Я с Адрианом? Не особенно. Каждый из нас шел своей

дорогой. Он стал законником.

«Да, – подумал Дрейк, – совсем другая жизнь. Квартира в

Лондоне, приемы; главный источник доходов – с толком работать

языком».

Он представил, что Адриан Ройд, должно быть, был очень

непохож на своего молчуна-брата.

– А мать твоя жива, верно?

– Родительница-то? Жива.

– И сестра у тебя есть?

Томас покачал головой.

– А я думал, есть. На том снимке…

Ройд, путаясь, пробормотал:

– Не сестра. Дальняя родственница или что-то в этом роде.

Вместе росли в детстве, потому что она сирота.

Краска опять залила его бронзовую кожу. Дрейк присвистнул про

себя.

– Она замужем?

– Была. За этим парнем. Невилом Стрэнджем.

– Это тот, который в теннис играет и все такое?

– Да. Она разошлась с ним.

– Что ж, это идея. Это даже очень неплохая идея. А крытая

терраса там есть?

– Да. Закрытая веранда, а за ней терраса. Можете по желанию

выбрать солнце или тень. Я могу ввести вас также в круг

соседей, если хотите. Буквально в двух шагах от отеля живет

пожилая леди Трессилиан. У нее восхитительный дом, и сама

она восхитительная женщина, несмотря на то, что уже несколько

лет почти полный инвалид.

– Вы имеете в виду вдову судьи?

– Именно.

– Я знавал одно время Мэтью Трессилиана и, думаю, с ней тоже

встречался. Очаровательная женщина – хотя, конечно, с тех пор

прошло много лет. Солткрик ведь находится неподалеку от Сэйнт

Лу? У меня осталось несколько друзей в тех краях. Вы знаете,

мне и в самом деле кажется, что Солткрик – это прекрасная

идея. Я, пожалуй, напишу и выясню детали. Я хочу отправиться

туда в середине августа – с середины августа до середины

сентября. Я полагаю, у них есть гараж для машины и комната

для шофера?

– Разумеется. Все необходимое.

– Мне, как вы знаете, приходится быть осторожным при ходьбе,

особенно на подъемах. Я бы предпочел комнату на первом

этаже, хотя там, наверное, есть лифт.

– О да, конечно. И лифт, и все другие удобства.

– Похоже, – сказал мистер Тривз, – что ваше предложение

чудесно решает мою проблему. И я бы с удовольствием

возобновил знакомство с леди Трессилиан.

Июль, 28.

Кэй Стрэндж в шортах и канареечного цвета свитере,

подавшись вперед, наблюдала за игрой на корте. Шел

полуфинальный матч турнира в Сэйнт Лу, одиночный разряд у

мужчин. Невил играл против юного Мэррика, о котором говорили

как о восходящей звезде на теннисном небосклоне. Юноша,

несомненно, играл блестяще – некоторые из его подач принять

было просто невозможно, но время от времени ему изменяло

хладнокровие, и тогда турнирный опыт и огромный тактический

арсенал его старшего соперника брали верх.

Девятнадцать против тридцати трех. Но я, Кэй, могу раскрыть

тебе подлинную причину, почему игра Невила никогда не станет

чемпионской. Он слишком хорошо умеет проигрывать.

– Чепуха.

– Нет, не чепуха. Невил, черт его возьми, всегда являет собой

тип совершенного спортсмена. Я ни разу не видел, чтобы он

вышел из себя, проиграв матч.

– Конечно, нет, – сказала Кэй. – Никто не выходит.

– Выходят, да еще как! Видели мы этих теннисных звезд, у

которых сдают нервы. Они тогда ни с чем не считаются: победа –

любой ценой. Но старина Невил – о, он всегда готов принять

счет с улыбкой. Пусть победит сильнейший, и вся эта чушь!

Господи, как же я ненавижу этот школьный дух! Благодарение

богу, я никогда не ходил в школу.

– Что, желчь разъедает?

– Одно слово – кошка!

– Мне неприятно, что ты так открыто настроен против Невила и

вечно цепляешься к нему.

– А за что мне его любить? Он у меня девушку увел.

Его глаза неотрывно смотрели на Кэй.

– Я никогда не была твоей девушкой. Обстоятельства не

позволяли.

– Это верно. Между нами за год и на пресловутый двухпенсовик

не набегало.

– Замолчи. Я полюбила Невила и вышла за него замуж…

– А он прекрасный парень, и все мы так и говорим!

– Ты что, пытаешься вывести меня из терпения? Задавая

вопрос, она повернулась к нему. Тэд открыто ей улыбнулся – и

медленно, не сразу она ответила ему такой же улыбкой.

– Ну как лето, Кэй?

– Так себе. Прекрасно прокатились на яхте. Весь этот теннис

мне уже несколько поднадоел.

– А сколько вам тут осталось? Еще месяц?

– Да. Потом в сентябре мы поедем в Галлз Пойнт недели на

две.

– Я остановлюсь в отеле «Истерхед Бэй», – сказал Тэд. – Уже

заказал комнату.

– Чудная компания соберется! – посетовала Кэй. – Невил, я, его

бывшая жена да еще какой-то плантатор из Малайзии,

доставляет удовольствие. Я являюсь обладателем, а обладатель

перед поклонником имеет все мыслимые преимущества, с этим

не поспоришь.

– Ты очень уверен в себе, – сказала Кэй, слегка надувшись.

– Конечно. Ты и я – это Судьба! Судьба устроила нашу встречу.

Судьба свела нас вместе. Помнишь, мы познакомились в Каннах,

и я уезжал в Эсторил; и только подумать, первым человеком,

которого я там встречаю, оказывается очаровательная Кэй! Я

тогда сразу понял, что это Судьба и что мне ее не избежать!

– Это была не совсем Судьба, – сказала Кэй. – По правде

говоря, здесь не обошлось без моего вмешательства.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Но именно так все и было! Видишь ли, в Каннах я услышала,

что ты собираешься в Эсторил. Вот я и насела на мамулю и

хорошенько ее разогрела – потому-то первым человеком,

которого ты увидел в Эсториле, и была Кэй.

Невил посмотрел на нее с замешательством.

– Ты мне никогда этого раньше не рассказывала, – медленно

произнес он наконец.

– Не рассказывала, потому что на пользу тебе это бы не пошло.

Ты бы еще возомнил о себе бог весть что. Но я-то всегда умела

хорошо строить и осуществлять планы. Ведь если сидеть сложа

руки, само по себе ничего не произойдет! Ты вот иногда

называешь меня глупышкой, но по-своему я далеко не так уж

глупа. Во всяком случае, я не упущу своего шанса. Иногда мне

приходится планировать надолго вперед.

– Мыслительный процесс у тебя, должно быть, очень

интенсивный.

– Смейся, сколько хочешь.

Но Невил произнес с неожиданной горечью:

– Неужели я только начинаю понимать женщину, на которой

женился? Написано «Судьба» – читай «Кэй»!

Кэй спросила, встревоженная его тоном:

– Ты же не рассердился, правда, Невил?

– Нет-нет, разумеется, нет. Я просто… думал…

Август, 10.

Лорд Корнелли, богатый пэр Англии, известный своей

чертов шотландец тупоголовый!» Так и сказал! Никак не мог

успокоиться. И знаете, что я подумал?

– Не имею представления.

В голосе Макуэртера стали заметны сердитые нотки. Однако

лорд Корнелли не обратил на это ни малейшего внимания. Он с

удовольствием вспоминал свои впечатления от рассказа Клея.

– Я подумал про себя: вот тот парень, который мог бы мне

пригодиться! Человек, слово которого не купишь за деньги. У

меня вам не придется лгать. Для моего бизнеса это ни к чему. Я

разъезжаю по всему земному шару в поисках честных людей – и

нахожу, что их чертовски мало!

При этих словах маленький пэр залился высоким смехом, от

которого его хитрое обезьянье личико покрылось бесчисленными

морщинками. Макуэртер стоял не двигаясь, ему не было весело.

Лорд Корнелли перестал смеяться. Лицо его сразу сделалось

умным, настороженным.

– Если вам нужна работа, Макуэртер, я мог бы вам ее дать.

– Работа мне не помешала бы, – ответил Макуэртер.

– Работа важная. Работа, которая может быть поручена лишь

человеку, обладающему хорошими деловыми качествами, – тут у

вас все в порядке, я проверил, – и человеку, достойному

доверия, абсолютного доверия.

Лорд Корнелли остановился. Макуэртер не проронил ни слова.

– Итак, молодой человек, могу я вам доверять абсолютно?

Макуэртер сухо произнес:

– Если я вам скажу, что да, конечно, можете, вы ведь все равно

не узнаете этого наверняка.

Лорд Корнелли рассмеялся.

– Вы подходите. Вы – как раз тот человек, который мне нужен.

Вы что-нибудь знаете о Южной Америке?

Он начал излагать детали. Полчаса спустя Макуэртер стоял на

мостовой – человек, который получил интересную и в высшей

степени хорошо оплачиваемую работу, работу, открывавшую

дорогу в будущее.

Судьба, так долго хмурившаяся, решила наконец улыбнуться.

Но Ангус Макуэртер не испытывал к ней ничего похожего на

восторженную благодарность и не был склонен улыбаться в

ответ. Правда, беседа с весельчаком-лордом разбудила в нем

чувство юмора, уснувшее уже давно и, как ему казалось,

смотреть на подобные огорчения.

– Ну что ж, – вздохнула она, – ничего не поделаешь! И я

надеюсь все-таки, что дело по крайней мере интересное.

– Да нет, как раз ничего примечательного, – ответил

суперинтендент. – В министерстве иностранных дел теперь все

всполошились, как канарейки, – эти высокие худые ребята

носятся повсюду как угорелые и везде, где ни появятся,

прикладывают скоро и без особого труда; ну и мы, конечно, не

замараем ничьей репутации. Нет, это не то дело, которое я бы

включил в свои мемуары, если бы со временем достаточно

поглупел, чтобы взяться за них.

– Я думаю, мы могли бы отложить нашу поездку… – неуверенно

начала было миссис Баттл, но муж решительно перебил ее:

– Ни в коем случае. Ты с девочками поедешь в Бритлингтон –

комнаты заказаны с марта, было бы жаль потерять их. А я вот

что сделаю: когда эта круговерть закончится, съезжу-ка я к

Джиму на недельку.

Джимом суперинтендент звал своего племянника, инспектора

Джеймса Лича.

– Солтингтон ведь совсем недалеко от Истерхед Бэя и

Солткрика, – продолжал он. – Глотну морского воздуха, окунусь

разок-другой в соленой водице.

Миссис Баттл фыркнула.

– Скорей уж он тебя взнуздает помогать ему в каком-нибудь

деле!

– В это время года у них не бывает никаких дел. Разве что

какая-нибудь женщина стащит из «Вулворта» всякой мелочи на

полшиллинга. В любом случае, с Джимом все в порядке, ему

никто не нужен, чтобы учить его уму-разуму.

– Ну ладно, – согласилась миссис Баттл. – Будем надеяться, что

все устроится хорошо. – Но я все равно расстроена.

– Такие вещи посылаются свыше, чтобы испытать нас, – утешил

ее суперинтендент Баттл.

Она выжидательно замолчала. Томас Ройд кивнул.

– И Невил со своей женой тоже.

Брови Томаса поползли вверх. После минутного молчания он

проговорил:

– Как-то неловко все, а?

– Именно. Это была идея Невила.

Томас Ройд ничего не ответил, но, словно ощущая недоверие,

исходящее от него, Мэри с нажимом повторила:

– Это все Невил придумал.

– Зачем?

Она воздела руки, на мгновение выпустив руль.

– Ну теперь, видимо, так принято поступать в подобных

ситуациях: все всё понимают, все со всеми большие друзья. Вот

так. Только, знаете, мне вовсе не кажется, что все идет гладко.

– Может и не пойти, – согласился Ройд и добавил:

– А что из себя представляет новая жена?

– Кэй? Красива, конечно. Даже очень красива. И совсем еще

молода.

– Невил очень ее любит?

– О да. Они всего лишь год как поженились.

Томас Ройд повернул голову и внимательно взглянул на свою

спутницу. Его губы растянулись в полуулыбке. Мэри торопливо

добавила:

– Я совсем не то хотела сказать…

– Полноте, Мэри. Я думаю, как раз то самое.

– Что ж, сразу бросается в глаза, что между ними мало общего.

Их друзья, например, – она умолкла.

– Он ведь, кажется, познакомился с ней на Ривьере. Я об этом

почти ничего не знаю. Только основные факты, о которых мне

написала родительница.

– Да, впервые они встретились в Каннах. Невил увлекся, но, я

полагаю, он увлекался и раньше – вполне безобидно, конечно. Я

по-прежнему убеждена, что, будь он предоставлен самому себе,

ничего бы и не произошло. Вы знаете, он все-таки любил Одри.

Томас кивнул.

– Я не думаю, – продолжала Мэри, – что он хотел разрушать

этот брак, даже уверена, что не хотел. Но Кэй была настроена

чрезвычайно решительно. Она не успокоилась, пока не

вынудила его оставить жену – а что же еще остается мужчине в

– Ей всего тридцать два года. Перед ней вся жизнь!

– О конечно, конечно. Но для нее эта история была таким

потрясением! Она ведь пережила очень сильный нервный срыв.

– Я знаю. Родительница мне писала.

– Я думаю, – сказала Мэри, – что по-своему это даже хорошо,

что вашей матушке пришлось присматривать за Одри. Это

отвлекло ее от собственного горя – я имею в виду смерть вашего

брата. Мы все были так опечалены.

– Да. Бедняга Адриан. Всегда любил слишком быструю езду.

Наступило молчание. Мэри вытянула руку в сторону, показывая,

что повернет на дорогу, которая спускалась к Солткрику.

Когда «форд» заскользил вниз по этой узкой, петляющей дороге,

она возобновила разговор.

– Томас, вы хорошо знаете Одри?

– Так себе. Я нечасто видел ее последние десять лет.

– Да, но вы же знали ее с детства. Для вас с Адрианом она

была как сестра.

Он кивнул.

– Была ли она… не казалась ли она вам порой какой-то

странной? О, получилось совсем не то, что я хотела сказать.

Видите ли, меня не оставляет чувство, что сейчас с ней что-то

не так. Она как-то слишком выдержана, ее поведение

безукоризненно до неестественного, и я иногда задаю себе

вопрос, что же скрывается за этим фасадом. Время от времени я

подмечаю в ней какие-то по-настоящему сильные эмоции. Я

понятия не имею, что это может быть! Но я чувствую, что ее

душевное равновесие нарушено. Что-то она скрывает! Это так

беспокоит меня. С одной стороны, я понимаю, что атмосфера в

доме сейчас влияет на всех. Мы все стали какие-то издерганные

и чересчур нервные. Но что происходит с ней, я не знаю. И

иногда, Томас, это пугает меня.

– Пугает вас? – его ровный спокойный голос заставил ее прийти

в себя. Она нервно рассмеялась.

– Я понимаю, звучит абсурдно… Но именно это я имела в виду,

когда говорила, что ваш приезд нам всей поможет – он отвлечет

всех. Ну вот мы и приехали.

Они только что сделали последний поворот. Галлз Пойнт был

построен на плоской вершине скалы, нависав шей над рекой. С

двух сторон скала отвесно уходила в воду. Сады и теннисный

на ребенка, который, стиснув в кулачке свое сокровище,

привлекает этим самым внимание всех к тому, что хочет

спрятать.

Томас перевел взгляд на другую женщину – ту, которая теперь

была женой Невила Стрэнджа. Прекрасна, да. Мэри Олдин была

права. И, как ему показалось, опасна тоже. Он подумал, что не

хотел бы видеть ее около Одри, будь у нее нож в руке…

И все же за что ей ненавидеть первую жену Невила? Ведь все

уже в прошлом и забыто. Одри никакой стороной не касалась их

нынешней жизни… Здесь его размышления прервал звук шагов

на террасе. Из-за угла дома вышел Невил. Он выглядел

оживленным, в руке он держал иллюстрированный журнал.

– Вот и «Иллюстрированное обозрение», – сказал он. – Не смог

достать второго…

В следующий момент произошли две непредвиденные вещи.

Кэй сказала: «О, прекрасно, дай его мне», а Одри, не

поворачивая головы, почти рассеянно, протянула руку.

Невил в замешательстве остановился между двумя женщинами.

Смущенное выражение появилось на его лице. Но прежде чем

он успел что-либо ответить, Кэй, повысив голос, в котором

зазвучали истеричные нотки, потребовала:

– Я хочу его. Дай его мне! Дай его мне, Невил! Одри Стрэндж

вздрогнула, повернула голову и тут же убрала руку, произнеся

при этом с едва уловимым оттенком замешательства:

– О, простите. Я думала, ты обращался ко мне, Невил.

Томас Ройд заметил, как над воротником рубашки Невила

Стрэнджа медленно проступила красная полоса. Невил сделал

три быстрых шага к Одри и протянул ей журнал.

Она, должно быть, почувствовала себя еще более неловко и

неуверенно начала:

– О, но…

Резким движением Кэй отодвинула стул. Она встала и,

повернувшись, направилась к двери в гостиную. Ройд не успел

посторониться, и она с размаху налетела на него.

Ее отбросило назад, она непонимающе, слепо смотрела на

него, пока он извинялся. Тут он увидел, почему она его не

заметила, – ее глаза были полны слез. Слез ярости, как ему

показалось.

– Хэллоу, – сказала она. – Вы кто? А, ну конечно, человек из

большая спальня для двоих принадлежала леди Трессилиан.

Супружеской паре всегда отводились две комнаты,

сообщающиеся через дверь и имеющие общую ванную, в

западной части дома. Это был как бы небольшой отдельный

номер.

Невил прошел через свою комнату и потом через общую дверь

вошел в спальню жены. Кэй лежала ничком на кровати. Подняв

заплаканное лицо, она воскликнула со злостью:

– Пришел! Ну что ж, самое время!

– По какому поводу весь этот шум? Ты с ума сошла, Кэй?

Невил говорил спокойно, но на лице его, у крыла носа,

обозначилась ямка, выдававшая в нем сдерживаемую злость.

– Почему ты отдал «Иллюстрированное обозрение» ей, а не

мне?

– Кэй, ты в самом деле ребенок! Такой шум из-за какой-то

несчастной газетенки с картинками.

– Ты отдал его ей, а не мне! – упрямо повторила Кэй.

– Ну и что, почему бы и нет! Какое это имеет значение?

– Для меня имеет.

– Господи, да что это на тебя нашло? Нельзя же закатывать

подобные истерики, когда гостишь у кого-то в доме. Ты что, не

знаешь, как вести себя в обществе?

– Почему ты отдал его Одри?

– Потому что ей захотелось посмотреть.

– Но и мне тоже хотелось, а я же твоя жена.

– Тем больше причин в таком случае отдать его женщине,

которая и старше, и, строго говоря, не родственница.

– Она обыграла меня! Просто взяла и обыграла! Ты был с ней

заодно!

– Ты разговариваешь, как глупый ревнивый ребенок. Ради всех

святых, держи себя в руках и старайся вести себя на людях как

положено.

– Как она себя ведет, я так понимаю?

Невил холодно заметил:

– Во всяком случае, Одри умеет себя вести как леди. Она не

выставляет себя напоказ.

– Она настраивает тебя против меня. Она меня ненавидит и

мстит теперь.

– Послушай, Кэй, может быть, ты прекратишь наконец эту

сказки. Да у тебя и чувств-то, наверное, нет. Ты же рыба,

дурацкая хладнокровная рыба! Почему ты постоянно держишь

себя в узде? Почему не кричишь на меня, не ругаешься, не

говоришь, чтобы я шла к черту?

Невил вздохнул и сник.

– О господи, – прошептал он и, круто повернувшись, вышел из

комнаты.

III

– Ты выглядишь точно так же, как и в семнадцать лет, Томас

Ройд, – сказала леди Трессилиан. – Все тот же совиный взгляд.

И разговорчив не больше, чем тогда. Почему?

Томас ответил неопределенно:

– А бог его знает. Никогда не был боек на язык.

– Совсем не как Адриан. Адриан был глубоким я остроумным

собеседником.

– Может быть, как раз поэтому. Всегда оставлял разговоры на

его долю.

– Бедный Адриан.

Такое многообещающее начала Томас кивнул.

Леди Трессилиан переменила тему. Она давала Томасу

аудиенцию.

Своих гостей она предпочитала принимать по одному. Это ее не

так утомляло, и она могла сконцентрировать свое внимание на

каждом из них.

– Ты здесь уже сутки, – сказала она. – Что ты думаешь о нашей

ситуации?

– Ситуации?

– Не старайся казаться глупым. У тебя это очень неестественно

получается. Ты меня прекрасно понял: извечный треугольник,

который образовался под моей крышей.

Томас осторожно произнес:

– Похоже, не все гладко.

Улыбка леди Трессилиан была прямо-таки демонической.

– Я признаюсь тебе, Томас, что я испытываю немалое

удовлетворение. Все это произошло помимо моей воли – я

сделала все, что могла, чтобы не допустить этого. Но Невил был

так упрям. Он просто настаивал на том, чтобы эти две женщины

– «Добрый старый Томас» – вот что Одри думает обо мне.

– Верный Томас, – поправила его старая леди. – Ведь именно

так она звала тебя раньше.

Он улыбнулся. Эти слова напомнили ему дни детства.

– Забавно! Я этого уже много лет не слышал.

– Теперь это может серьезно укрепить твои позиции, – заметила

леди Трессилиан. Она прямо и выразительно посмотрела ему в

глаза. – Верность, – сказала она, – как раз то качество, которое

люди, прошедшие через все, что выпало на долю Одри, учатся

ценить. Слепая преданность, которой хватает на всю жизнь,

Томас, иногда бывает вознаграждена.

Томас опустил глаза. Его пальцы вертели трубку.

– В надежде на это я и приехал, – признался он.

IV

Хэрстл, престаревший дворецкий, отер платком лоб. Когда он

появился в кухне, кухарка, миссис Спайсер, едва взглянув на

него, спросила, что это с ним случилось.

– Выносить все это и оставаться спокойным я не в силах, и это

сущая правда, – сказал Хэрстл. – Смею заметить, у меня такое

чувство, что все, что говорится и делается в этом доме в

последнее время, на самом деле означает совсем не то, что

кажется на первый взгляд, если вы понимаете, что я имею в

виду.

Миссис Спайсер, видимо, не понимала, что он имеет в виду,

поэтому Хэрстл продолжал:

– Мисс Олдин вот сейчас, когда они сели за стол, сказала: «Вот

мы все и собрались наконец», – и от этих слов у меня все

похолодело внутри! Будто дрессировщик собрал диких животных

в клетке, и дверца – клац! – захлопнулась. Вдруг ни с того ни с

сего мне почудилось, что мы все оказались в ловушке.

– Скажете тоже, мистер Хэрстл, – отмахнулась от его слов

миссис Спайсер. – Вы, наверное, просто съели чего-нибудь.

– Пищеварение тут ни при чем. А вот то, что все как на иголках,

– при чем. Входная дверь стукнула, так миссис Стрэндж – наша

миссис Стрэндж, мисс Одри, – вздрогнула так, словно ее

подстрелили. Опять же эти молчания. Что-то в них есть не то.

Будто все вдруг ни с того ни с сего боятся слово вымолвить. А

– У Кэй дело бы пошло просто замечательно, приложи она хоть

каплю старания. Задатки у нее превосходные.

Кэй повернулась к Одри:

– А вы спортом не увлекаетесь, не так ли?

– Практически нет. Разве что немного играю в теннис, но я такая

трусиха.

– Ты по-прежнему играешь на фортепиано, Одри? – спросил

Томас.

Она отрицательно покачала головой.

– Нет, последнее время нет.

– У тебя раньше неплохо получалось, – похвалил ее Невил.

– Я всегда думала, что ты не любишь музыки, Невил, –

заметила Кэй.

– Просто я в ней совсем не разбираюсь, – небрежно ответил он.

– Меня всегда удивляло, как Одри могла взять октаву: у нее

такие маленькие руки.

Он как раз смотрел на них, когда она клала на стол свой

десертный ножичек и вилку.

Одри слегка покраснела и быстро проговорила:

– У меня очень длинный мизинец. Наверное, поэтому.

– Значит, вы самолюбивая, – сказала Кэй. – У тех, кто больше

думает о других, мизинец всегда короткий.

– В самом деле? – спросила Мэри Олдин. – Тогда я не

самолюбивая. Посмотрите, мизинцы у меня совсем короткие.

– Я уверен, вы очень много думаете о ближних, – сказал Томас

Ройд, смотря на нее долгим внимательным взглядом.

Мэри покраснела, потом торопливо продолжила: – Ну-ка, кто из

нас самый несамолюбивый? Давайте все сравним мизинцы. Мои

короче, чем у вас, Кэй, но с Томасом, я вижу, мне не тягаться.

– Вам обоим далеко до меня, – поддержал игру Невил. –

Посмотрите-ка.

Он вытянул руку.

– Это только на одной руке, – отметила Кэй. – Левый мизинец у

тебя короткий, зато правый – гораздо длиннее. Левая рука

означает то, что вам дано от рождения, а правая – то, что вы

сами делаете со своей жизнью. Вот и получается, что родился

ты несамолюбивым, но со временем стал эгоистом.

– Вы умеете гадать, Кэй? – заинтересовалась Мэри Олдин. Она

протянула свою руку ладонью вверх. – Гадалка однажды

стола. Взяв под руку Одри и направляясь в гостиную, сообщила

на ходу:

– Старый мистер Тривз тоже придет завтра обедать.

– Кто он? – спросил Невил.

– Он привез рекомендательное письмо от Руфуса Лорда.

Чрезвычайно почтенный джентльмен. Он остановился в

«Бэлморал Корте». У него больное сердце, и на вид он очень

слаб, но голова у него совершенно светлая. Кроме того, среди

его знакомых есть множество интересных людей. Он был

адвокатом или барристером – уже не помню точно кем.

– Все здесь такие ужасно старые, – пожаловалась Кэй.

Она стояла прямо под торшером. Томас взглянул в том

направлении и с тем же неторопливым, заинтересованным

вниманием, которое уделял всему, что попадало в поле его

зрения, принялся рассматривать ее.

Он неожиданно был поражен ее пронзительной, чувственной

красотой. Красотой живых красок, брызжущего через край

торжествующего жизнелюбия. Он перевел взгляд с нее на Одри

– бледную, похожую на ночную бабочку в своем серебристо

сером платье.

Томас улыбнулся про себя и пробормотал:

– Белоснежка и Алая Роза.

– Что? – У его локтя появилась Мэри Олдин. Он повторил свои

слова.

– Как в старой сказке, помните?

Мэри кивнула:

– Очень удачно вы это подметили…

V

Мистер Тривз с удовлетворением потягивал портвейн из своего

бокала. Превосходное винцо. И обед приготовлен и подан

безукоризненно. Совершенно очевидно, что у леди Трессилиан

никаких трений со слугами не возникает.

Да и дом содержится превосходно, несмотря на то, что хозяйка

прикована к постели.

Разве что вот дамы остались за столом, когда подали портвейн.

Он предпочитал старомодные порядки. Но эта молодежь все

делает по-своему.

предпочитает не покидать своей комнаты. Там она может

поговорить с кем пожелает, вызывая собеседника своего рода

Королевским Приказом.

– Очень удачное сравнение, мисс Олдин. Я всегда подмечал

нечто величественное в манерах леди Трессилиан.

Через середину комнаты медленной танцующей походкой

двигалась Кэй.

– Убери-ка столик, Невил, он будет мешать, – не повернув

головы, обронила она.

Невил послушно отодвинул столик. Затем он шагнул к ней, но

она нарочито повернулась к Тэду Латимеру.

Ее голос звучал глубоко и властно, глаза сияли, чувственный

рот приоткрывался в улыбке.

– Пойдем, Тэд, потанцуем.

Рука Тэда мгновенно скользнула вокруг ее талии. Они

закружились в танце, раскачиваясь, склоняясь, их шаг совпадал

идеально. Это было восхитительное зрелище.

Мистер Тривз пробормотал:

– М-да, вполне профессионально.

Мэри Олдин слегка поморщилась при этом слове, но мистер

Тривз, конечно, просто выразил свое восхищение.

Она пристально взглянула в его умное лицо щелкунчика.

Выражение этого лица показалось ей несколько рассеянным,

словно адвокат следил за ходом каких-то своих мыслей.

Невил мгновение раздумывал в нерешительности, потом

направился к окну, где стояла Одри.

– Ты танцуешь, Одри?

Его голос прозвучал почти холодно. Можно было подумать, что

приглашение сделано из простой вежливости. Одри Стрэндж

колебалась минуту, потом кивнула и шагнула навстречу.

Мэри Олдин, поддерживая светскую беседу, произнесла

несколько ничего не значащих фраз о погоде, но мистер Тривз,

обычно столь вежливый и внимательный к своей собеседнице,

на этот раз молчал с отрешенным видом. До сих пор ничто не

указывало на слабость его слуха, и Мэри приписала это

проявление невнимания к ней его увлеченности собственными

мыслями. Взгляд мистера Тривза был обращен в сторону

танцующих, но Мэри не могла сказать с определенностью, кто

так заинтересовал его: они или Томас Ройд, одиноко стоявший в

занимается?

– О, я даже точно и не знаю.

– Во-о-от как, – протянул мистер Тривз, сумев вложить в два

безобидных слова очень много смысла.

Мэри продолжала:

– Он остановился в отеле «Истерхед Бэй».

– Очень приятная ситуация, – заметил мистер Тривз и,

помолчав, задумчиво добавил:

– Довольно интересная форма головы – любопытный угол от

макушки к шее. Несколько менее заметный из-за стрижки,

которую он выбрал, но определенно необычный.

Помолчав еще немного, он продолжал так же задумчиво:

– Последний на моей памяти человек с головой, подобной той,

которую мы видим, получил десять лет тюрьмы за зверское

убийство старого ювелира.

– Господи! – воскликнула Мэри. – Неужели вы хотите сказать,

что…

– Нет-нет, что вы, – запротестовал мистер Тривз. – Вы меня

совершенно неверно поняли. Мои слова не содержат никакой

хулы в адрес вашего гостя. Я просто хотел указать, что жестокий

безжалостный преступник может иметь внешность самого

очаровательного и любезного молодого человека. Невероятно,

но это так.

Он мягко улыбнулся Мэри, а она призналась в некотором

замешательстве:

– Вы знаете, мистер Тривз, кажется, я начинаю вас немного

бояться.

– Какая чепуха, моя дорогая.

– Нет, в самом деле. Вы… вы все так подмечаете.

– О да, – не без гордости проговорил мистер Тривз, – мои глаза

и сейчас видят не хуже, чем раньше.

Он помолчал, потом добавил:

– Вот только не могу в данный момент с уверенностью сказать,

к счастью это или нет.

– Как же это может быть к несчастью?

Мистер Тривз с сомнением покачал головой: – Порой возникает

такая ситуация, когда ответственность за все, что происходит

или может произойти, ложится целиком на плечи того человека,

который знает или видит больше, чем другие. И тогда ему

Но Одри и саму бил озноб – словно ей вдруг стало холодно.

Мэри Олдин от неожиданности вздрогнула, когда за спиной у

нее раздался спокойный голос Томаса Ройда:

– Извините…

Томас протиснулся между ней и мистером Тривзом и вышел на

террасу.

– Может быть, мне попробовать, Стрэндж? – спросил он.

При его появлении Невил выпрямился, они с Одри торопливо

отодвинулись друг от друга.

– Все в порядке. Готово.

Его лицо было совсем бледным.

– Ты замерзла, – Томас взял Одри под руку. – Пойдем в дом,

там ты выпьешь кофе.

Они направились к двери в гостиную, а Невил, отвернувшись,

стал смотреть в сторону моря.

– Я как раз несла тебе твою чашку, – встретила ее Мэри Олдин,

– но, наверное, тебе лучше выпить кофе в гостиной.

– Да, – согласилась Одри, – наверное, лучше в гостиной.

Все вернулись в комнату. Тэд и Кэй уже не танцевали. Часы

пробили четверть десятого. Дверь открылась, и в гостиную

вошла высокая сухопарая женщина в черном.

– Наилучшие пожелания миледи всем присутствующим, –

почтительно произнесла она. – Миледи будет рада видеть

мистера Тривза у себя в комнате.

VI

Леди Трессилиан приняла мистера Тривза с видимым

удовольствием. Наконец-то она могла поговорить с человеком,

который не только принадлежал к ее кругу, но и разделял во

многом ее взгляды.

Вскоре их уже уносил поток приятных воспоминаний о

минувших днях, об общих друзьях. Оживленная беседа длилась

около получаса.

– Ах, – сказала наконец леди Трессилиан с глубоким вздохом

удовлетворения, – вы доставили мне огромное удовольствие!

Что может быть лучше, чем обменяться сплетнями и припомнить

старые скандальные истории.

– Чуть-чуть злословия, – согласился мистер Тривз, –

поступках.

– Вы не понимаете Одри. Она истово любила Невила. Пожалуй,

даже слишком истово. Когда он оставил ее ради этой девчонки –

хотя я не виню одного его, – эта особа преследовала его

повсюду, а вы знаете мужскую натуру! – Одри больше никогда не

хотела его видеть.

Мистер Тривз легонько кашлянул.

– И все же, – заметил он, – она здесь!

– Ну, знаете, – раздраженно возразила леди Трессилиан, – я и

не претендую на то, чтобы понять все эти современные

представления о жизни. Мое мнение, что Одри здесь лишь

затем, чтобы показать, насколько ей все безразлично.

– Очень возможно, – сказал мирно мистер Тривз. – Сама она,

без сомнения, примерно так и считает.

– Вы хотите сказать, – спросила леди Трессилиан, – что, по

вашему мнению, Одри все еще сохнет по нему и что… Ну нет! в

это я никогда не поверю!

– Но это и не исключено, – ответил мистер Тривз со спокойной

уверенностью.

– Я не позволю, – заявила леди Трессилиан. – Я не допущу

такого в моем доме.

– Однако вы встревожены, не так ли? – проницательно заметил

старый адвокат. – Уже есть напряженность. Я почувствовал ее в

воздухе.

– Значит, вам тоже это показалось? – быстро спросила леди

Трессилиан.

– Да. И я теряюсь в догадках, должен сознаться. Подлинные

чувства сторон остаются туманными, но, по моему мнению,

пороху кругом понасыпано предостаточно. И взрыв может

произойти в любую минуту.

– Вы разглагольствуете, словно Гай Фокс. Довольно. Лучше

посоветуйте, что мне делать, – попросила леди Трессилиан.

Мистер Тривз воздел руки.

– Право, даже и не знаю, что тут можно посоветовать. Во всем

этом – интуиция меня не обманывает – есть свой центр, свой

фокус. Если бы нам удалось его найти… но, увы, слишком много

неясностей.

– Во всяком случае, я ни за что не стану просить Одри уехать, –

упорствовала леди Трессилиан. – По моим наблюдениям, в этой

которые постоянно приносят свою жизнь в жертву другим людям.

Она ухаживала за своим отцом – умным, но очень строгим

человеком. После его смерти я попросила ее поселиться со

мной, и я благословила тот день, когда она переступила порог

этого дома.

Вы представить себе не можете, что за ужас большинство

компаньонок. Никчемные, нудные создания. Их бестолковость

способна свести с ума. Они и компаньонками-то становятся

просто потому, что ни на что другое не годны. Иметь подле себя

Мэри – начитанную, интеллигентную женщину – чудесно. У нее в

самом деле превосходная голова, совершенно мужской склад

ума. Она много и вдумчиво читала, с ней можно говорить на

любую тему. Представьте, и в быту она так же умна, как и в

общении. Она прекрасно управляет домом, все слуги при ней

довольны – теперь среди них нет ссор и зависти, уж не знаю, как

ей удалось этого добиться, врожденный такт, я полагаю.

– Давно она живет у вас?

– Двенадцать лет – нет, больше. Тринадцать-четырнадцать,

примерно так. С нею мне стало намного легче.

Мистер Тривз кивнул.

Леди Трессилиан, внимательно наблюдавшая за ним, вдруг

спросила:

– Я заметила, вас что-то беспокоит?

– Пустяк, – ответил мистер Тривз. – Сущий пустяк. Но у вас

острый глаз, должен вам сказать.

– Мне нравится изучать людей, – призналась польщенная леди

Трессилиан. – Я сразу всегда определяла, если Мэтью чем

нибудь встревожен.

Она вздохнула и бессильно откинулась на подушки.

– Сейчас я должна попрощаться с вами, – сказала она без

лишних церемоний.

Это означало окончание аудиенции у Королевы, обидеться или

оскорбиться этим было немыслимо.

– Я очень устала. Но я получила огромное, просто огромное

удовольствие. Приходите вскоре навестить меня еще.

– Можете не сомневаться, что я воспользуюсь вашим любезным

приглашением. Я только надеюсь, что не слишком долго утомлял

вас своими разговорами.

– Нет-нет, что вы. Усталость всегда наваливается на меня

Тэд Латимер. – С виду – высокое архитектурное недоразумение

в викторианском стиле.

– Здание вполне оправдывает свое имя, – сказал мистер Тривз.

– В нем чувствуется основательный викторианский комфорт.

Хорошие кровати, хорошая кухня, вместительные викторианские

гардеробы. Огромные ванны, мебель красного дерева.

– Постойте, вы, кажется, говорили, что поначалу вам что-то не

понравилось? – спросила Мэри.

– Ах да. Прежде чем приехать, я предусмотрительно заказал

письмом две комнаты на первом этаже. У меня слабое сердце,

знаете ли, и лестницы мне противопоказаны. Но уже приехав, я с

разочарованием узнал, что комнаты предоставлены быть не

могут. Вместо них мне предложили две комнаты (правда, очень

приятные, должен сознаться) на верхнем этаже. Я пытался

протестовать, но старый жилец, который собирался уехать в

Шотландию в этом Месяце, совсем слег и освободить

заказанные комнаты был решительно не в состоянии.

– Это, наверное, мистер Лукан, – сказала Мэри.

– Да, похоже, именно так его и зовут. В этих обстоятельствах

пришлось удовлетвориться тем, что было предложено. По

счастью, в отеле прекрасный автоматический лифт, так что в

сущности я не испытываю никаких неудобств.

– Тэд, – заговорила Кэй, – а почему бы и тебе не перебраться в

«Бэлморал Корт»? Так до тебя было бы гораздо легче

добираться.

– Не думаю, чтобы этот отель мне пришелся по вкусу.

– Вы совершено правы, мистер Латимер, – поддержал его

мистер Тривз. – Он вряд ли вяжется с вашим представлением о

курорте.

Тэд Латимер отчего-то смутился при этих словах.

– Не знаю, что вы хотите этим сказать, – произнес он.

Мэри Олдин, уловив натянутость в его голосе, поспешила

перевести разговор на газетную сенсацию последних дней.

– Я слышала, они задержали человека, причастного к истории с

сундуком в том Кентском городишке.

– Да, и это уже второй подозреваемый, – сказал Невил. –

Надеюсь, на этот раз это тот, кто им нужен.

– Им вряд ли удастся надолго задержать его, даже если это и

он, – спокойным голосом заметил мистер Тривз.

ее свернуть.

– И в свою очередь стали бы уязвимы для карающей руки

правосудия.

– Конечно, мне пришлось бы быть осторожным, – ответил

Томас, по-прежнему улыбаясь. – Наверное, тут даже не обойтись

без уловок или какого-нибудь низкого обмана…

Одри своим чистым голосом прервала его:

– Тебя бы все равно нашли, Томас.

– Ну уж раз речь зашла обо мне, – сказал Томас, – то я уверен,

что нет.

– Помню был один случай, – начал мистер Тривз, но тут же

спохватился и умолк: подобная невыдержанность была

недопустима для человека его возраста и положения. Впрочем,

садясь на любимого конька, он частенько забывал о приличиях.

Извиняющимся тоном он добавил:

– Криминология для меня своего рода хобби, знаете ли…

– О, продолжайте, пожалуйста, – попросила Кэй.

– У меня довольно большой опыт по части уголовных дел, –

просто сказал мистер Тривз. – Лишь немногие из них

представляют настоящий интерес. Большинство убийц

оказываются людьми плачевно недалекими и неинтересными.

Однако я мог бы рассказать вам об одном действительно

любопытном случае.

– О, пожалуйста, – взмолилась Кэй. – Я просто обожаю

убийства.

Мистер Тривз свой рассказ начал медленно, подбирая слова с

видимым тщанием и осторожностью.

– В деле фигурировал ребенок. Я не стану называть его возраст

или пол. Факты следующие: двое детей играли с луком и

стрелами, один ребенок послал стрелу, поразившую другого в

жизненно важный центр, наступила смерть. Было назначено

расследование, уцелевший ребенок пребывал в совершенном

шоке, последовали соболезнования по поводу несчастного

случая, виновнику содеянного все сочувствовали.

Он замолчал.

– И это все? – спросил Тэд Латимер.

– Все. Прискорбная случайность. Но у этой истории есть и

другая сторона. Некий фермер за какое-то время до

происшествия случайно проходил по одной неторной тропинке в

– Имя ребенка, видимо, изменили, – ответил мистер Тривз, –

после того как была опубликована та часть дела, которую сочли

необходимой. Ребенок стал теперь взрослым человеком – живет

себе где-то в нашем огромном мире. Вопрос только в том, по

прежнему ли у него сердце убийцы?

Он помолчал, потом задумчиво добавил:

– Давно это было, но того маленького убийцу я и сейчас всюду

узнал бы.

– Полноте, это невозможно, – запротестовал Ройд.

– Узнал бы, не сомневайтесь. Есть одна физическая

особенность, которая… ну да ладно, довольно об этом. Предмет

разговора не из приятных. Да и домой уже давно пора.

Он поднялся.

– Может быть, вы еще выпьете чего-нибудь перед уходом? –

спросила Мэри.

Бутылки стояли на столике в другом конце комнаты. Томас,

который находился рядом, шагнул вперед и вынул пробку из

графина.

– Виски с содовой, мистер Тривз? Латимер, что вы будете?

В это время Невил, понизив голос, обратился к Одри:

– Прекрасный вечер. Выйдем ненадолго.

Она стояла у балконной двери, глядя на залитую лунным

светом террасу. Невил прошел мимо и остановился в ожидании

ее снаружи. Одри отвернулась, быстро покачав головой.

– Нет, я устала. Я… я, наверное, пойду лягу.

С этими словами она направилась к двери и вышла из комнаты.

Кэй во весь рот зевнула.

– Я тоже хочу спать. А вы, Мэри?

– Да, пожалуй. Спокойной ночи, мистер Тривз. Позаботьтесь о

мистере Тривзе, Томас.

– Спокойной ночи, мисс Олдин. Спокойной ночи, миссис

Стрэндж.

– Мы придем завтра пообедать, Тэд, – напомнила Кэй.

– Можно будет и выкупаться, если погода не изменится.

– Хорошо. Я буду ждать вас. Спокойной ночи, мисс Олдин.

Мужчины остались одни.

Тэд Латимер дружелюбно обратился к мистеру Тривзу:

– Нам по дороге, сэр. Я иду к парому и, значит, мимо вашего

отеля.

– Неловко как-то получается: две миссис Стрэндж в одном доме,

вы не находите?

– Э… да, весьма.

– Трудное положение для первой миссис Стрэндж.

Лицо Томаса вспыхнуло.

– Неимоверно трудное.

Мистер Тривз подался вперед. Его следующий вопрос

прозвучал, как выстрел:

– Почему она приехала, мистер Ройд?

– Ну, я полагаю, – слов было почти не разобрать, – она… не

любит отказывать.

– Отказывать – кому?

Ройд замялся с ответом.

– Вообще-то, насколько мне известно, она всегда сюда

приезжает в это время – в начале сентября.

– И леди Трессилиан как раз на это время вдруг пригласила

Невила Стрэнджа и его новую жену? – В голосе старого

джентльмена слышались нотки недоверия.

– Что касается этого, я думаю, Невил сам напросился.

– Так он очень желал этого… воссоединения?

Ройд опять недовольно задвигался, глядя в сторону.

– Видимо, – пробормотал он, не зная, как отделаться от

назойливого старика.

– Любопытно, – так же лаконично ответил мистер Тривз, не

сводя с него глаз. Опытный адвокат, он не оставлял собеседнику

никаких шансов уйти от разговора.

– Невил сделал глупость, – сказал Томас, вынужденный

продолжать тяготившую его болтовню.

– Со стороны это может показаться несколько неприличным, –

настаивал старый джентльмен.

– Да, но… теперь многие так делают, – заметил Ройд.

– Интересно, а могла эта идея принадлежать кому-либо еще?

Ройд уставился на мистера Тривза в недоумении.

– Кому же еще, кроме него?

Мистер Тривз вздохнул и загадочно покачал головой.

– Мир полон добрых друзей, всегда готовых устроить жизнь

ближнего своего. Они способны предложить такое, что

нормальному человеку и…

Он не договорил. Через балконную дверь в комнату вошел

Тэдом Латимером на улицу.

«Бэлморал Корт» стоял в каких-нибудь ста ярдах за поворотом

дороги. Суровый и мрачный, он маячил в темноте – аванпост

кривой сельской улочки. До парома, куда направлялся Тэд

Латимер, нужно было пройти еще две-три сотни шагов; там река

была уже всего.

Мистер Тривз остановился перед дверью отеля и протянул руку.

– Спокойной ночи, мистер Латимер. Вы еще надолго

задержитесь в этих краях?

Тэд улыбнулся, в темноте блеснули его ровные белые зубы.

– Трудно сказать, мистер Тривз. Мне здесь еще не успело

надоесть – пока…

– Конечно, нет. Я так и подумал. Я полагаю, как и большинство

молодых людей в наши дни, вы больше всего на свете боитесь

скуки. Хотя, смею вас уверить, есть вещи похуже.

– Например?

Тон голоса Тэда Латимера оставался мягким и любезным, но

теперь в нем появилось нечто новое, чему было трудно

подыскать название.

– О, я предоставляю поиск ответа вашему воображению, мистер

Латимер. Я не взял бы на себя смелость давать вам советы.

Советы таких старых чудаков, как я, неизменно вызывают у

молодых раздражение. Может быть, и справедливое, кто знает?

Но мы, старые хрычи, привыкли верить, что опыт нас кое-чему

научил. Многое, знаете ли, пришлось на своем веку повидать.

Набежавшее облако скрыло диск луны. Улица погрузилась во

мрак. Снизу из темноты к ним поднималась мужская фигура.

Это был Томас Ройд.

– Прогулялся до парома, размял ноги, – произнес он, не

вынимая трубки изо рта, отчего слова прозвучали по

обыкновению невнятно.

– Так вы здесь живете? – спросил он мистера Тривза. – А дверь

то, похоже, заперта.

– О, нет, – отозвался мистер Тривз, – не думаю. Он повернул

массивную бронзовую ручку, и дверь поддалась.

– Мы вас проводим внутрь, – сказал Ройд. Втроем они вошли в

холл. Он был тускло освещен всего одной электрической

лампой. В холле не было ни души; в нос им ударили запахи

недавнего ужина, пыльного бархата и добротной мебельной

спросила Мэри.

Кэй рассмеялась.

– Тэд никогда не заходит в воду. Только загорает, словно

ящерица.

Она кокетливо вытянула длинную, стройную ногу и ткнула его

большим пальцем. Тэд ловко вскочил и зябко поежился.

– Пойдем прогуляемся, Кэй. Я замерз.

Они не спеша направились вдоль пляжа.

– Словно ящерица? Довольно неудачное сравнение, по-моему,

– сказала Мэри Олдин, глядя им вслед.

– Ты его не таким себе представляешь? – спросила Одри.

Мэри задумалась.

– Нет, не совсем. Ящерица для меня означает нечто вполне

ручное. А он, по-моему, отнюдь не ручной.

– Да, – подумав, согласилась Одри, – мне кажется, ты права.

– Как чудесно они смотрятся вместе, – заметила Мэри,

наблюдая удаляющуюся пару. – Они подходят друг другу, не

правда ли?

– Наверное, подходят.

– Им нравятся одни и те же вещи, – продолжала Мэри. – У них

одинаковые взгляды, и даже… даже говорят они одинаково. До

чего же жалко, что… – Она вдруг замолчала.

Одри, не повернув головы, спросила:

– Что-что? – Тон ее сразу стал жестким, холодным.

Мэри медлила с ответом.

– Наверное, я хотела сказать, как жаль, что Невил и она вообще

встретились, – решилась она наконец.

Одри поднялась и села очень прямо. На ее лице появилось

выражение, которое Мэри про себя называла «замороженный

взгляд Одри». Мэри добавила, совсем смешавшись:

– Извини, Одри. Не следовало мне этого говорить.

– Я бы очень не хотела касаться этой темы, если ты не

возражаешь.

– Конечно, конечно. Так глупо с моей стороны. Я… я почему-то

думала, что это для тебя уже неважно.

Одри медленно обернулась к ней. Ее лицо было совершенно

спокойно.

– Уверяю тебя, это и не было важно. То, что ты имеешь в виду,

меня нисколько не волнует. Я надеюсь, я всем сердцем надеюсь,

знаю!

– Ну что ты, все это вполне безобидно. Просто маленькое

развлечение, совсем детское.

Одри с любопытством посмотрела на нее и спросила:

– А со мной ты экспериментировала?

– Нет. Ты – единственный человек, который для меня всегда

оставался загадкой. Видишь ли, я никогда не знаю, что

происходит в твоей голове.

– Возможно, – сразу помрачнев, сказала Одри, – это и к

лучшему. – Ее вдруг начал бить озноб.

Мэри заметила это.

– Тебе холодно! – воскликнула она.

– Да. Пожалуй, надо пойти одеться. Все-таки сентябрь.

Оставшись одна, Мэри Олдин некоторое время рассматривала

отражения в воде. Начинался отлив. Потом Мэри вытянулась во

весь рост на песке и закрыла глаза…

Они основательно пообедали в отеле. Сезон шел на убыль, но

отель был еще почти полон. Странная, разношерстная публика –

эти отдыхающие. Ну да ладно, все-таки какая-никакая смена

обстановки. Хоть что-то нарушило тягучую череду дней,

монотонно сменяющих друг друга. К тому же можно было

немного расслабиться, стряхнуть с себя ощущение

напряженности, которая в последние дни ни на минуту не

ослабевала в Галлз Пойнте и становилась невыносимой. Одри в

этом, конечно, не виновата, а вот Невил…

Ее мысли были прерваны неожиданным появлением Тэда

Латимера, который с размаху бросился на песок рядом с ней.

– А что вы сделали с Кэй? – спросила Мэри, приподнявшись с

удивлением.

– Востребована законным владельцем, – коротко ответил Тэд.

Что-то в его голосе заставило Мэри Олдин сесть. Она

посмотрела на полосу сверкающего золотого песка, туда где

Невил и Кэй шли рядом вдоль самой кромки воды. Потом быстро

перевела взгляд на Тэда, лежащего рядом. До этого момента

она считала его невозмутимым, непредсказуемым, даже

опасным. Теперь в первый раз она увидела в нем совсем

молодого глубоко страдающего человека. «Он любил Кэй, по

настоящему любил, – изумилась Мэри своему открытию, – а

потом появился Невил и увел ее!»

стада. На меня и подобных мне вы смотрите как на животных,

которые ворвались к вам снаружи и тоже претендуют на

исключительность, не имея на это никакого права.

– Мне очень жаль, – сказала Мэри.

– Ведь я прав, не так ли?

– Нет, не совсем. Мы, может быть, ограничены и лишены

воображения, но не злобны. Я сама ужасно тривиальна и на

поверхности, пожалуй, самодовольна, как вы выразились. Но на

самом деле, поверьте, и в моей душе есть место вполне

человеческим чувствам. Вот сейчас, например, мне больно, что

вы так несчастливы, и я бы очень хотела сделать что-нибудь для

вас.

– Ну… если это так, то… то это очень мило с вашей стороны.

Они оба замолчали, потом Мэри мягко спросила:

– Вы всегда были влюблены в Кэй?

– Да, пожалуй.

– А она?

– Я думал, да – пока Стрэндж не появился.

– И вы все еще ее любите? – так же мягко продолжала Мэри.

– Мне казалось, что это очевидно.

После недолгого молчания она спокойно сказала:

– А не лучше ли будет, если вы уедете?

– Почему же я должен уезжать?

– Потому что пребывание здесь доставляет вам все большие и

большие страдания.

Он с интересом взглянул на нее и рассмеялся.

– Вы очень милое создание, – сказал он. – Но вы так мало

знает о нас, животных, бродящих вокруг вашего загончика.

Столько всяких вещей может случиться в любую минуту…

– Каких вещей? – встревожено спросила Мэри. Он со смехом

ответил:

– Поживем – увидим.

VIII

Одевшись, Одри направилась вдоль пляжа и, дойдя до конца,

поднялась и прошла вдоль скалистого мыса, выступающего в

реку. Здесь она увидела Томаса, который сидел над самой водой

с трубкой во рту. Мыс находился как раз напротив Галлз Пойнта;

вечером.

Вот, держи.

– О, чудесно. А где ты ее нашел? На террасе?

– Нет. Она была рядом с лестницей. Ты, должно быть, обронила

ее, когда спускалась к обеду. Я обратил внимание, что за столом

ее у тебя не было.

– Я рада, что она нашлась.

Одри взяла украшение. Томас подумал, что серьга слишком

велика для такого нежного ушка. Те, что надела сегодня, тоже

были большие.

– Ты носишь серьги, даже когда купаешься, – заметил он. – Не

боишься потерять их?

– Эти? Нет. Эти очень дешевые. А вообще, я не люблю ходить

без серег из-за этого. – Она коснулась левого уха, и Томас

вспомнил, что еще в детстве ее укусил старый пес Баунсер.

Они молчали, заново переживая памятную обоим картину

далекого детства. Одри Стэндиш (так ее тогда звали), высокая

тонконогая девочка, наклонилась к Баунсеру, который

раскровавил себе лапу. А он вдруг жестоко укусил ее за ухо.

Пришлось даже шов наложить. Хотя сейчас следов почти не

осталось – только крохотный шрам.

– Моя дорогая девочка, – с нежностью заговорил Томас, –

отметину едва можно разглядеть. Почему ты не забудешь о ней?

Одри задумалась, подыскивая нужное слово, потом сказала с

совершенной серьезностью:

– Потому… потому, что я не выношу пятен.

Томас понимающе кивнул. То, что Одри сейчас сказала,

совпадало с его собственным представлением о ней, ее

врожденном стремлении к совершенству. Она являла собой

законченное произведение, выполненное без малейшего изъяна.

Он вдруг сказал, не удержавшись:

– Ты гораздо, красивее, чем Кэй.

Одри быстро повернулась к нему.

– О, Томас, ради бога. Кэй… Кэй совершенно восхитительна.

– Снаружи. Не внутри.

– Так ты имеешь в виду, – сказала Одри с усмешкой, – красоту

моей души?

– Нет, – сказал Томас и выколотил пепел из трубки. – Я имею в

виду основу. Твои кости, надо полагать.

всех, кто пытался отгадать ее мысли.

– А если предположить, – сказала она, – что я так не могу.

– Но ты должна.

– Я думала, ты не понимаешь, – мягко проговорила Одри. – Я…

я, видимо, не вполне нормальная в отношении… некоторых

вещей.

Томас грубо перебил ее.

– Ерунда. Ты… – Он замолчал.

– Что – я?

– Я думал о тебе, какой ты была еще до того, как вышла замуж

за Невила. Почему ты вышла замуж за Невила?

Одри улыбнулась.

– Потому что влюбилась в него.

– Да, да, это я знаю. Но почему ты влюбилась в него? Что тебя

в нем так привлекло?

Она прищурилась, словно пытаясь взглянуть на все глазами той

девочки, которой уже давно не была.

– Я думаю, – сказала она, – это произошло потому, что он был

очень «положительный». В нем всегда было так много того, чего

не было во мне. Я всегда чувствовала себя какой-то нереальной

тенью, Невил же как раз очень реален. Такой счастливый, и

уверенный в себе, и… все, чем я не была. – Она добавила с

улыбкой:

– И очень красивый.

– Да, образец англичанина, – сказал Томас Ройд с горечью, –

прекрасный спортсмен, скромный, красивый, всегда настоящий

саиб, хозяин – всю дорогу получал, что хотел.

Одри выпрямилась и пристально посмотрела в глаза Томасу.

– Ты ненавидишь его, – медленно проговорила она. – Ты очень

сильно ненавидишь его, так?

Прячась от ее глаз, он отвернулся и прикрыл ладонью спичку, от

которой прикуривал погасшую трубку.

– А если бы и так, что в этом удивительного, – пробормотал он.

– У него есть все, чего нет у меня. Он может заниматься

спортом, плавать, танцевать, поддерживать разговор. А я –

косноязычный дуб, с покалеченной рукой. Он всегда ярок и

удачлив, а я всю жизнь останусь темной лошадкой. И он женился