Толкин Джон

ВЛАСТЕЛИН

КОЛЕЦ

Книга 2

Две башни

Отряд тайно покидает Ривенделл и некоторое время

беспрепятственно продвигается по северным землям, но терпит

неудачу при попытке одолеть перевал у горы Карадрас, в зимнее

время оказавшийся неприступным. Отыскав потайные Ворота,

Гэндальф ведет Отряд в легендарные Морийские Копи,

рассчитывая выйти по другую сторону горного хребта. Однако

сам он по дороге гибнет в битве со страшным духом, обитателем

подземного мира, и падает в черную бездонную пропасть. Тогда

Арагорн, наследник гондорского престола и потомок Древних

Королей Запада (истинное его происхождение открылось на

Совете Мудрых, у Элронда), ведет Отряд через Восточные

Ворота Мории в страну эльфов Лориэн, а потом вниз по течению

Великой Реки Андуин до водопада Раурос; там путники

замечают, что им не удалось укрыться от вражеских соглядатаев.

К тому же по их следу неотступно идет Голлум – существо,

некогда владевшее Кольцом и жаждущее заполучить его снова.

Отряду приходится решать – свернуть ли на восток, в Мордор,

отправиться ли с Боромиром в столицу Гондора Минас Тирит,

чтобы помочь Гондору в войне с Врагом, или разделиться. Когда

становится ясно, что Хранитель не отступится и намерен

продолжить безнадежное путешествие, Боромир пытается

отобрать у него Кольцо силой. Книга первая оканчивается

падением Боромира, поддавшегося чарам Кольца, бегством

Фродо и его слуги Сэмуайза и рассеянием Отряда после

нападения орков, исполняющих волю Черного Властелина и

предателя Сарумана из Исенгарда. Дело Хранителя оказывается

на грани провала.

Во второй книге трилогии, озаглавленной «Две Башни», мы

узнаем о том, что произошло с членами Содружества после того,

как рассеялся Отряд. Заканчивается вторая книга приходом

Великой Тьмы, провозвестившей начало Войны за Кольцо, о

которой расскажет книга третья и последняя.

Яростно и пронзительно завопили орки, и рог внезапно смолк.

Арагорну оставалось бежать совсем немного, но, когда он достиг

подножия, шум уже стих. Свернув влево, туда, где слышны были

голоса, Арагорн понял, что шум удаляется. Вскоре все смолкло.

Выхватив блеснувший на солнце меч, Арагорн с кличем

«Элендил! Элендил!» бросился вперед, с треском ломая ветви.

В полутора верстах от Парт Галена, на небольшой полянке, он

нашел Боромира. Тот сидел, прислонившись к огромному дереву,

и, казалось, отдыхал. Но Арагорну сразу бросились в глаза

стрелы с черным оперением, торчавшие из груди воина. В руке

Боромир все еще сжимал рукоять сломанного меча. Рядом

лежал расколотый надвое рог, а вокруг валялись тела убитых

орков.

Арагорн опустился на колени рядом с Боромиром. Тот открыл

глаза и сделал усилие, пытаясь что–то сказать. Наконец уста его

разжались.

– Я пытался отобрать у Фродо Кольцо, – с трудом произнес он. –

Я признаю свою вину. Я заплатил за это. – Боромир перевел

взгляд на поверженных врагов: от его меча пало не меньше

двадцати орков. – Орки забрали невеличков с собой. Но

невелички живы, хотя и связаны. – Он смолк, и глаза его устало

закрылись. Через мгновение он заговорил снова: – Прощай,

Арагорн! Иди в Минас Тирит, спаси мой народ! Я проиграл

сражение.

– Нет! – с жаром возразил Арагорн, схватив руку гондорца и

касаясь губами его лба. – Нет, Боромир! Ты выиграл! Немногим

доводилось одержать такую победу. Усни с миром! Минас Тирит

выстоит!

Уста Боромира тронула слабая улыбка.

– Ответь, куда они пошли? И что Фродо? Фродо тоже с ними? –

спросил Арагорн.

Но Боромир молчал.

– Увы нам, – промолвил Арагорн, потрясенный до глубины души.

– Наследник Дэнетора, Князь Сторожевой Крепости, покинул мир

живых! Какой горький конец! Содружество распалось. Это и мое

поражение! Напрасно Гэндальф доверил мне судьбу Отряда – я

не оправдал надежд. Что же мне теперь делать? Боромир

наказал мне идти в Минас Тирит, и сердце мое желает того же –

но где Кольцо, где Хранитель? Как искать их, как спасти Дело?

найдем.

– Мы положим Боромира в лодку вместе с его оружием и

оружием сраженных им врагов, – решил Арагорн. – А лодку

направим к водопаду. Пусть Андуин примет павшего воина.

Великая Река Гондора сама позаботится, чтобы никто не

надругался над останками гондорского воина.

Они быстро обошли мертвых орков, собирая сабли, треснувшие

орочьи шлемы и щиты в одну кучу.

– Смотрите! – воскликнул вдруг Арагорн.

Он вытащил из груды безобразного оружия два кинжала в виде

длинных листьев, испещренных красными и золотыми

надписями. Вскоре отыскались и ножны – черные, усеянные

мелкими красными каменьями.

– Эти кинжалы не орочьи! – торжествовал Арагорн. – Они

принадлежали хоббитам! Все ясно: орки обезоружили пленников,

но взять кинжалы себе побоялись – ведь эти клинки сработаны в

Закатном Крае, на них начертаны заклятия, несущие гибель

слугам Мордора. Значит, наши друзья безоружны – если,

конечно, вообще живы. Я возьму кинжалы с собой, – может, еще

удастся вернуть их хозяевам, хотя надежды мало.

– А я, – сказал Леголас, – запасусь стрелами. Мой колчан совсем

пуст.

Порывшись в груде оружия, он набрал немало добротных,

неповрежденных стрел, оказавшихся длиннее, чем обычные

орочьи, и внимательно осмотрел их.

Арагорн, взглянув на мертвых врагов, заметил:

– Не все эти орки пришли сюда из Мордора! Если я хоть немного

разбираюсь в орочьих породах, то здесь есть несколько

северных гоблинов с Туманных Гор. Но есть и другие, о каких я

не слышал. Они даже вооружены иначе…

Он показал на трупы четырех смуглых косоглазых гоблинов – это

были настоящие великаны, большерукие, с крепкими,

мускулистыми ногами. Вместо обычных ятаганов на поясах у них

висели короткие мечи с широкими клинками, а их тисовые луки

по форме и длине ничем не отличались от тех, что носят обычно

люди. На щитах красовался незнакомый герб – маленькая белая

рука на черном поле, а железные шлемы были отмечены руной

«С» из какого–то светлого металла.

– Я еще не встречал такого герба, – недоумевал Арагорн. –

– Вернемся, и я посмотрю, в чем дело, – решил Арагорн.

Боромира положили на дно лодки, которая должна была стать

погребальной ладьей. Изголовьем служил туго свернутый

эльфийский плащ с серым капюшоном; длинные черные волосы

гондорца закрывали ему плечи. Дар владычицы Лориэна –

золотой пояс – ярко блестел на солнце. Шлем положили рядом с

телом, разбитый рог, рукоять и сломанный меч – на грудь, в ноги

– оружие убитых врагов. Друзья сели в свободную лодку,

привязали к ее корме нос погребальной ладьи и поплыли по

течению. Гребли молча, стараясь держаться ближе к берегу, но

вскоре быстрый поток подхватил суденышко, и зеленый луг Парт

Галена остался далеко позади. Солнце, начинавшее уже

клониться к западу, ярко освещало крутой склон Тол Брандира.

Друзья плыли на юг, пока на горизонте не показался золотой

нимб водопада Раурос – облако водяных брызг, клубящееся над

пропастью. Безветренный воздух задрожал от шума и грохота.

Здесь погребальную ладью отвязали. Лицо Боромира было

исполнено мира и покоя; ладья безмятежно покачивалась на

лоне бегущих вод. Течение подхватило ее и понесло; друзьям

пришлось грести изо всех сил, чтобы справиться с волнами и не

последовать за Боромиром. Ладья с телом удалялась. Наконец

она превратилась в черную точку на золотом фоне – и вдруг

пропала. Раурос ревел не смолкая. Река взяла Боромира, сына

Дэнетора, и Минас Тирит потерял его навеки. Ни разу больше не

поднялся он с восходом на стены Белой Башни. Но в Гондоре

долго еще рассказывали, будто эльфийская ладья невредимой

прошла пучину водопада и пенящуюся круговерть у его

подножия, миновала Осгилиат – и Андуин, приняв ее в свои

неисчислимые рукава, ночью, под звездами, унес ладью в

Великое Море.

Трое друзей молча глядели вслед Боромиру. Наконец Арагорн

молвил:

– С Белой Башни долго еще будут смотреть вдаль, надеясь

увидеть его на дороге, ведущей к дому, но Боромир уже не

вернется – ни с гор, ни от берегов морских.

И он запел, медленно и протяжно:

По бескрайним равнинам Ветер гнет ковыли.

Западный Ветер воет у пределов земли.

Погребальная песнь отзвучала. Друзья повернули лодку и,

налегая изо всех сил на весла, поплыли обратно – к Парт

Галену.

– Вы оставили мне Восточный Ветер, – сказал Гимли, – но о нем

я не стану петь.

– Ты прав, – ответил Арагорн. – Когда в Минас Тирите дует

восточный ветер, его поневоле терпят, но о вестях у него не

спрашивают. Довольно об этом! Боромир ушел в свой путь,

поспешим и мы с выбором своего!

Как только лодка ткнулась в берег, Арагорн выскочил из нее и

быстро, но тщательно обследовал поляну, часто наклоняясь к

самой земле.

– Орки сюда не заглядывали, – проговорил он. – Об остальном с

уверенностью сказать нельзя. Наши следы, старые и новые,

слишком перепутались. Но я не поручусь, что с тех пор, как

исчез Фродо, здесь не побывало ни одного хоббита.

Он вернулся к берегу и осмотрел землю неподалеку от устьица

журчащего ручейка.

– Тут есть довольно отчетливые следы, – заметил он. – Сюда

наведывался кто–то из хоббитов. Он вошел в воду, а потом

вернулся на берег, но давно ли это было, не знаю.

– Как же ты думаешь разгадать эту загадку? – спросил Гимли.

Арагорн ответил не сразу. Сперва он вернулся к лагерю и

осмотрел вещи.

– Не хватает двух хоббичьих котомок, в том числе самой

большой и тяжелой, – сказал он наконец. – А самую тяжелую нес

Сэм. Вот вам и ответ: Фродо забрал лодку и уплыл вместе со

своим слугой. Видимо, он вернулся сюда в наше отсутствие.

Сэма я в последний раз видел на тропе, что вела наверх. Я

позвал его с собой, но он, очевидно, не послушался. Догадался,

что на уме у Фродо, и бегом назад, пока тот спускал лодку на

воду. От Сэма не так–то просто отделаться!

– Но почему он попытался отделаться от нас, почему не

предупредил? – спросил Гимли растерянно. – Странный

поступок!

– Странный, но мужественный, – возразил Арагорн. – Сэм был

прав. Фродо не хотел вести друзей на смерть, в Мордор, хотя

знал, что сам–то всяко должен идти. За то время, что он был

один, случилось нечто неожиданное. Это и помогло ему

отличные ходоки и устают не скорее орков. Но погоня будет

долгой: мы позволили им уйти слишком далеко.

– Это так, – подтвердил Арагорн. – Нам всем сегодня не мешало

бы занять выносливости у гномов. Но вперед! Есть надежда или

нет – мы не отступим и не свернем с дороги. И горе им, если мы

их настигнем! Погоня эта войдет в легенду у Трех Племен –

эльфов, людей и гномов. В путь, Трое Охотников!

И он, словно олень, рванулся в чащу. Отбросив сомнения, не

зная устали, он вел свой маленький отряд все вперед и вперед.

Лес и озеро остались позади. На красном закатном небе

очертились холмы, к реке протянулись длинные пологие склоны.

Смеркалось. Три серые тени исчезли среди камней.

Глава вторая.

ВСАДНИКИ РОХАНА

Надвигалась ночь. Позади, в низине, сгустилась вечерняя дымка,

туман окутал стволы деревьев, облег тусклые берега Андуина.

Но небо оставалось чистым. Зажигались звезды. На западе плыл

месяц, уже на прибыли; под камнями залегали черные тени.

Трое Охотников вышли к подножию скал, где шаг пришлось

убавить: отыскивать след стало труднее. Нагорье Эмин Муйл

тянулось с севера на юг двумя неровными грядами. Западные,

неприступные склоны обоих каменных хребтов обрывались в

пропасть; восточные, прорезанные ущельями и узкими

расселинами, сбегали вниз более полого. Всю ночь пробирались

по камням трое преследователей. Путь их лежал вверх, на

крутой перевал, а оттуда – снова вниз, в темноту, в глубокую,

извилистую долину между хребтами.

Здесь, в долине, в тихий и холодный предрассветный час,

Охотники ненадолго остановились. Месяц, светивший поначалу

прямо в лицо, давно закатился, вверху мерцали звезды; первые

лучи нового дня в долину еще не проникли – их заслоняли

высокие горы, замыкавшие долину позади. Арагорн встал в

тупик: следы орков спускались со склона и пропадали.

– Куда же они свернули, как ты думаешь? – спрашивал Леголас.

– На север, чтобы короткой дорогой попасть в Исенгард или

Фангорн, если ты угадал и они метят именно туда? Или на юг, к

переправе через Энтвейю?

следов не обнаружил. Погоня продолжалась. Небо на востоке

побледнело, звезды одна за другой гасли; занимался серый

рассвет. Пройдя еще чуть–чуть, Отряд Охотников остановился у

оврага, по дну которого пробил себе в камне извилистое

ступенчатое русло маленький ручеек. У ручейка росли кусты, по

берегам топорщилась травка.

– Наконец–то! – воскликнул Арагорн. – Вот они, следы, которые

мы ищем! Они идут вверх по ручью. Сюда орки и двинулись,

когда кончили выяснять отношения!

Они свернули вправо и поспешили вдоль ручья, перепрыгивая с

камня на камень так легко, словно не было за плечами

бессонной ночи. Наконец овраг вывел их на гребень, где

налетевший ветер – сильный, холодный предутренний бриз –

взъерошил им волосы и взметнул полы плащей.

Охотники оглянулись: вдали, за Рекой, холмов уже коснулись

первые лучи рассвета. Из–за темных вершин показался алый

край солнца. Впереди, на западе, лежали серые,

расплывающиеся в дымке степи, но готовая пробудиться земля

на глазах обретала краски: широкие луга Рохана зазеленели, над

речными долинами забелели туманы, а слева, далеко–далеко,

лигах в тридцати, а может, и больше, сверкнули в розовых лучах

солнца блистающие ледники остроконечных Белых Гор Гондора,

облаченных в синежь и багряницу.

– О Гондор, Гондор! – воскликнул Арагорн. – Увижу ли я тебя в

более счастливый час? Если бы я мог повернуть на юг, к твоим

сияющим рекам! Но пока что путь мой лежит в другую сторону…

О Гондор, Гондор!

От гор до моря ты простер

благословенные пределы –от моря и до гордых гор

твои владения, о Гондор!

Там Древо свет струит с ветвей,

священным серебром заката

кропя пороги Королей…

Ты – сила башен, ты оплот, – и трон, что ярче злата!

Ты – коронованный крылом,

глядящий в Край Заката!

Скажи о Древе, – суждено ль ему расцвесть?

Пошлет ли нам Закатный Край благую весть?

было, как он приглушенно журчит в зеленых протоках, начиная

свой долгий путь пологими склонами Рохана к заболоченной

долине Энтвейи.

Охотникам показалось, что зима осталась за спиной, среди скал

и камней. Воздух здесь был мягче и теплее, ветер доносил

слабые ароматы трав – как будто на равнине уже просыпалась

весна и живой сок снова струился по стеблям и листьям…

Леголас вздохнул всей грудью. У него был вид путника,

приникшего к краю ковша после многих дней пути по бесплодной

пустыне.

– Ах! Запах зеленых лугов! – восхитился он. – Вдохнешь – и

забудешь, что не спал ночь. Вперед!

– Мы налегке, и бежать сможем быстро, – сказал Арагорн. –

Быстрее, чем подкованные железом орки. Может, нам и удастся

сократить разрыв.

И они помчались дальше, друг за другом, как гончие по свежему

следу, и в глазах их горел огонь. Орки оставили за собой

широкую вытоптанную полосу, ведущую почти точно на запад: и

везде, где ступила их нога, благоуханные травы Рохана поникли

и почернели.

Вдруг Арагорн крикнул:

– Стойте! Не ходите пока за мной! – и свернул направо, в

сторону от главной тропы: туда вел слабый одиночный след

маленьких босых ног. Вскоре, правда, след пересекли отпечатки

орочьих сапог, а маленькие следы резко свернули и затерялись

на вытоптанной земле. Здесь Арагорн нагнулся, что–то поднял и

бегом вернулся к товарищам.

– Я был прав, – сообщил он. – Это следы хоббита! Скорее всего,

оставил их Пиппин: ростом он ниже, чем Мерри. Глядите!

И он протянул друзьям блестящий на солнце березовый листок;

казалось, он только–только распустился. Странно и дивно было

видеть его в степи, где не росло ни единого дерева.

– Брошка с эльфийского плаща! – воскликнули Леголас и Гимли

одновременно.

– Лориэнские листья без причины не облетают, – сказал Арагорн.

– Застежку оставили умышленно – подать знак тем, кто будет

идти следом. Думаю, Пиппин затем и отбежал в сторону.

– Выходит, он жив и голова у него на месте, да и ноги тоже! –

возликовал Гимли. – Вести добрые. Не зря мы затеяли погоню!

именно за это.

– На орочьи решения полагаться нельзя, – возразил гном. – И

потом, хоббиты могут под шумок улизнуть. Разве впотьмах

нашли бы мы эльфийскую брошку?

– После выходки Пиппина орки наверняка удвоили бдительность,

а пленники, должно быть, на ногах не стоят от усталости, –

заспорил Леголас. – Если мы им не поможем, далеко они не

убегут. Правда, как именно мы им поможем, загадывать трудно.

Главное пока – настичь орков.

– Я привык к далеким путешествиям и считаюсь гномом

довольно крепким, но даже я не могу без отдыха бежать до

самого Исенгарда, – вздохнул Гимли. – У меня тоже горит

сердце, и будь это возможно – я пустился бы в погоню сразу, по

теплому следу. Но теперь я должен немного отдохнуть – иначе

толку от меня будет мало. А когда же и отдыхать, если не ночью,

когда не видно следа?

– Я предупреждал, что выбор будет трудным, – напомнил

Арагорн. – Что же мы решим?

– Слово за тобой, – сказал Гимли. – Ты – опытный охотник.

Решай – а мы подчинимся твоему выбору.

– Мое сердце рвется вперед, – сказал Леголас. – Но мы должны

держаться вместе. Я смирюсь с решением Арагорна.

– Напрасно вы доверили этот выбор мне, – вздохнул Арагорн. –

С тех пор как мы прошли Аргонат, я совершаю ошибку за

ошибкой.

Он смолк, всматриваясь в сгущающуюся на северо–западе тьму.

– Нет, ночью идти нельзя, – сказал он наконец. – Из двух зол

большее все–таки – пропустить боковой след или какой–нибудь

важный знак. Свети месяц ярче, разговор был бы другой, но

месяц, к сожалению, садится рано, и до полнолуния еще далеко.

– Небо все равно затянуто тучами, – пробормотал Гимли. – Вот

если бы Владычица дала нам светильник, как Фродо!

– Дар Владычицы пригодится Фродо куда больше, – ответил

Арагорн. – Истинное Дело вершится там, где сейчас Хранитель.

Нам поручено лишь малое звено в цепи деяний, из которых

слагается эпоха. Не исключено, что мы с самого начала гонимся

за тенью, и от моего слова ничего не зависит. Тем не менее

выбор сделан. Времени мало, так пусть каждый использует его

как можно лучше!

вблизи. Много раз друзья в душе благодарили Владычицу

Лориэна за эти плащи и еще за лембас , который можно было

есть прямо на бегу, каждый раз ощущая прилив свежих сил.

Весь день след вел на северо–запад, никуда не сворачивая и не

разветвляясь. Когда приблизился вечер, потянулись длинные,

пологие безлесые склоны, волнами уходившие к низким

горбатым холмам. Орочий след, забиравший к северу,

временами почти терялся: земля стала твердой, а трава –

короткой и жесткой. Далеко слева серебряной нитью на зеленом

ковре поблескивала извилистая Энтвейя. Все казалось мертвым

и неподвижным. Арагорн не переставал удивляться, что до сей

поры на пути не встретилось ни человека, ни зверя. Правда,

роханцы обитали южнее, ближе к лесистым предгорьям Эред

Нимраис, Белых Гор, скрытых теперь облаками и туманами, – но

ведь Хозяева Табунов пасли когда–то коней в степях Восточного

Эмнета, окраинной провинции Роханского королевства, и

раскидывали здесь свои шатры и палатки, оставаясь иной раз

даже на зиму. Теперь эта земля была пуста, но тишина,

объявшая равнины, отнюдь не казалась ни мирной, ни

благостной.

С наступлением сумерек Охотники снова остановились. Дважды

по двенадцать лиг оставили они за спиной. Стена Эмин Муйла

давно скрылась из виду среди мглы, обложившей горизонт.

Молодая луна едва мерцала на туманном небе, почти не давая

света, а звезды подернулись дымкой.

– Чем дальше, тем больше печалюсь я о времени, потерянном

на отдых, – горько молвил Леголас. – Орки так спешат, будто их

нахлестывают бичи самого Саурона! Боюсь, они уже добрались

до темных лесистых холмов и входят под сень деревьев.

Гимли скрипнул зубами.

– Конец всем нашим трудам и надеждам! – пробормотал он.

– Надеждам – возможно, но трудам – нет! – откликнулся

Арагорн. – Назад мы не повернем. Но как я устал!.. – Он

посмотрел назад, где сгущалась ночная тьма, и добавил: – Здесь

происходит что–то странное. Не верю я этой тишине. И этой

бледной луне тоже не верю. Звезды светят слабо, и на меня

навалилась небывалая усталость. Следопыту, идущему по следу,

так уставать не положено. Кто–то помогает нашим врагам,

придавая им сил, а перед нами воздвигает невидимую преграду.

отклониться к западу. До места, где река вытекает из леса,

останется еще добрых лиг пятнадцать степью.

– Ну что ж, вперед! – вздохнув, сказал гном. – Ногам лучше не

знать, сколько верст впереди. Правда, будь на сердце полегче –

и ногам шагалось бы веселей…

До последнего холма Охотники добрались, когда солнце уже

садилось. Долгие часы бежали они без отдыха и теперь все

чаще переходили на шаг. Гимли горбился от усталости. Обычно

гномы и в пути, и в работе крепки как скалы, но эта бесконечная

погоня тяжело сказывалась на Гимли, поскольку в сердце у него

уже не оставалось никакой надежды на удачу. Арагорн шел за

ним, хмурый и молчаливый, время от времени нагибаясь к земле

– не отыщется ли на тропе какой–нибудь знак или неожиданный

след? Только Леголас ступал так же легко, как прежде, –

казалось, ноги его почти не касаются травы; по крайней мере,

следов он не оставлял. Из пищи он довольствовался одними

эльфийскими подорожниками, а спать мог прямо на ходу – если

можно было назвать это сном. Дух его блуждал странными

тропами эльфийских грез, а разум оставался на земле, с

товарищами, в ярком дне земного мира.

– Давайте поднимемся вон на тот зеленый холм! – предложил

эльф и побежал вверх по склону.

Арагорн и Гимли устало последовали за ним. Это был круглый

лысый холм, крайний в цепи; он стоял немного особняком. Пока

они поднимались, солнце село и на землю упал занавес

вечернего полумрака. Охотники стояли посреди серого,

расплывшегося мира, над однообразной плоской равниной; все

вокруг смешалось в сплошную мглу без конца и края. Только

далеко на северо–западе что–то смутно темнело в умирающем

свете: это начиналась гряда Туманных Гор, у подножия которых

раскинулся лес.

– Ничего не видно, – сказал Гимли. – Пора делать привал и как

нибудь коротать ночь. А холодает, однако!

– Ветер с севера, от снежных вершин, – сказал Арагорн.

– К утру ветер переменится и подует с востока, – пообещал

Леголас. – Отдохнем, если вы устали. Не теряйте надежды!

Неизвестно, что нас ждет утром. Рассвет часто приносит

неожиданные вести.

– С тех пор как мы пустились в погоню, солнце восходило уже

Здесь, в голой степи, встречи не миновать. Будем ждать их тут

или пойдем дальше?

– Подождем, – решил Арагорн. – Мои силы на исходе, и погоня

кончилась ничем. А может, нас опередили? Эти всадники тоже

скачут по орочьему следу, только в обратную сторону. Скорее

всего, нас ждут свежие новости.

– Или острые копья, – невесело усмехнулся Гимли.

– Три коня без седоков, – продолжал Леголас. – Но хоббитов с

ними что–то не видно.

– Я не говорил, что новости непременно будут добрыми, –

сказал Арагорн. – Но какими бы они ни были – мы останемся

здесь и будем ждать.

Друзья покинули вершину, где на фоне бледного неба их силуэты

слишком бросались в глаза, и не спеша спустились. Немного не

дойдя до подножия холма, они сели в траву и завернулись в

серые плащи. Время тянулось медленно, тяжесть на сердце

росла.

Пронизывающий ветер обшаривал полы запахнутых плащей.

Гимли было не по себе, и молча он сидеть не мог.

– Что тебе известно об этих всадниках, Арагорн? – допытывался

он. – Не смерти ли мы ждем, тут сидючи?

– Я бывал у них, – ответил Арагорн. – Они горды и своевольны,

но сердце у них открытое, щедрое и благородное. Они храбры,

но не жестоки; не слишком учены, но ум их остер; книг не пишут,

зато поют песни, как певали в давние дни, до наступления

Темной Годины, все дети человеческого племени. Но я не знаю,

что творилось тут в последнее время и какой выбор сделали

роханцы. С севера их искушает предатель Саруман, а с востока

грозит Саурон… Роханцы издавна водили дружбу с гондорцами,

хотя в их жилах течет разная кровь. Когда–то давно, в забытые

годы, роханцев привел сюда с севера Эорл Юный. Ближе всего к

ним по крови племя Бардингов из Дейла и Беорнингов из Пущи,

среди которых много высоких светловолосых мужей, с виду

очень похожих на всадников Рохана. Во всяком случае, орков

роханцы не жалуют.

– Но Гэндальф говорил, будто роханцы, по слухам, платят дань

Мордору, – вспомнил Гимли.

– Боромир этому не верил, не верю и я, – сказал Арагорн.

– Скоро мы узнаем правду, – остановил их Леголас. – Они уже

с дальнего севера и охочусь на орков.

Предводитель соскочил с седла. Перебросив копье одному из

воинов, который тут же подъехал ближе и спешился вслед за

ним, он выхватил меч и встал перед Арагорном, пристально и не

без удивления его разглядывая. Наконец он заговорил снова:

– Сперва я подумал, что вы сами орочьей породы, но теперь

вижу, что ошибся. Однако ты, должно быть, не знаешь орков! Кто

же охотится на них с таким отрядом? Они ловки в бою, хорошо

вооружены, а кроме того, на этот раз их было много. Если бы ты

с ними повстречался, то превратился бы из охотника в дичь!

Право же, в тебе есть что–то странное, Бродяга! – Он устремил

на Следопыта пронзительный светлый взгляд. – Бродяга – разве

это имя?.. И одежда на тебе странная. Может, ты вырос из–под

земли? Как могли мы вас не заметить? Или вы из эльфов?

– Нет, – ответил Арагорн. – Только один из нас эльф – Леголас

из далекой Черной Пущи. Но мы все побывали в Лотлориэне и

получили дары от Владычицы Золотого Леса в знак ее

благосклонности.

Роханец посмотрел на друзей с еще большим удивлением, но

взгляд его стал жестче.

– Значит, в Золотых Лесах и вправду живет Владычица, о

которой говорится в старых сказках! – воскликнул он. – Я

слышал, мало кому удается вырваться из ее сетей! Поистине мы

живем в странное время. Но если вы снискали благоволение

эльфийской Владычицы, то, должно быть, и сами сплетаете

обманные чары и не чужды волшбе! – Внезапно он холодно и в

упор взглянул на Леголаса и Гимли. – А вы почему молчите,

чужеземцы? Или у вас нет языка?

Гимли встал и широко расставил ноги; рука его крепко сжала

рукоять боевого топора, темные глаза сверкнули.

– Назови сперва свое имя, всадник! Тогда я открою тебе свое и

скажу еще кое–что в придачу, – гордо молвил он.

– Чужестранцу следовало бы представиться первым, – молвил

роханец, глядя на гнома сверху вниз. – Но будь по–твоему. Я –

Эомер, сын Эомунда, Третий Маршал Марки.

– Тогда, Эомер, сын Эомунда, Третий Маршал Марки, послушай

гнома Гимли, сына Глоина, и впредь остерегись сорить

безумными словами. Ты клевещешь на ту, чья красота и

благородство далеко превосходят твое жалкое разумение, и тебя

Ибо я не безоружен!

Он отбросил плащ. Блеснули эльфийские ножны, и в руке у

Арагорна огнем засверкал Андарил.

– Элендил! – громовым голосом воскликнул Арагорн. – Я –

Арагорн, сын Араторна, по прозванию Элессар, или Эльфийский

Камень; по рождению своему я – дунадан, наследник Исилдура,

сына Элендила, древнего владыки Гондора. Перед тобой Меч,

Что Был Сломан И Выкован Заново! Выбирай же – поможешь ты

мне или помешаешь?

Гимли и Леголас в изумлении смотрели на своего друга. Таким

они его еще не видели. Казалось, Арагорн внезапно вырос, а

Эомер съежился. В лице Арагорна на мгновение явились такие

власть и величие, что гному с эльфом невольно вспомнились

лики древних каменных королей, стоящих на границе Гондора.

На миг Леголасу почудилось даже, что на челе Арагорна белыми

искрами засверкал королевский венец.

Эомер отступил. Недоверие в его взгляде сменилось

благоговением. Он склонил гордую голову.

– Воистину, непонятные настали времена, – пробормотал он. –

Живые сны и легенды вырастают на пути прямо из травы!.. Но

скажи мне, о господин, что привело тебя в наши земли? Что

означали темные слова пророчества? Боромир, сын Дэнетора,

вот уже много дней как ушел искать ответа на этот вопрос, но

конь, которого мы одолжили ему, вернулся без седока. Какие

вести принес ты нам из северных земель?

– Я принес вам выбор, – ответил Арагорн. – Передай Теодену,

сыну Тенгела, что рано или поздно ему придется вступить в

открытый бой – либо на стороне Саурона, либо против него.

Никто больше не сможет жить по–прежнему, и мало кому

удастся сохранить то, чем он владеет. Но об этом мы поговорим

после. Если ничто не помешает мне, я сам явлюсь к Королю. А

сейчас предо мной трудная дорога и я нуждаюсь в твоей

помощи. Ты уже слышал, что я охочусь за орками, похитившими

наших друзей. Что можешь ты сказать мне об этом?

– Погоня потеряла смысл, – сказал Эомер. – Орки уничтожены.

– А что стало с нашими друзьями?

– Мы видели только орков.

– Но это и впрямь странно! – воскликнул Арагорн. – А вы

обыскивали убитых? Неужели там были одни орки? Наши друзья

в пророчестве. С тех пор минуло уже много недель, – ответил

Арагорн. – В нашем Отряде был и Боромир, сын Дэнетора, воин

из Минас Тирита. Я должен был идти в Минас Тирит вместе с

Боромиром, чтобы помочь гондорцам в войне против Саурона.

Сам же Отряд преследовал иную цель. О ней говорить я теперь

не могу. Добавлю только, что вожатым нашим был Гэндальф

Серый.

– Гэндальф! – воскликнул Эомер. – Гэндальфа Серого в Марке

знают хорошо. Но предупреждаю тебя: имя его не поможет тебе

снискать благосклонности в очах Короля. Гэндальф часто гостил

в нашей стране на памяти нынешнего поколения. Он приходил

когда хотел – иногда по два раза в год, иногда пропадал на

несколько лет, и за его появлением всегда следовали странные и

необычные события. Некоторые стали даже поговаривать, что он

приносит несчастье. Действительно, после того как он побывал у

нас этим летом, покоя мы уже не видели. Именно тогда начались

нелады с Саруманом. Прежде мы считали Сарумана другом, но

Гэндальф предупредил нас, что в Исенгарде готовятся к

внезапному нападению на Рохан. Он сказал, что долго был

пленником Орфанка, что ему с трудом удалось бежать, и

попросил помощи. Но Теоден не пожелал слушать его, и

Гэндальфу пришлось откланяться. Остерегись произносить его

имя перед Теоденом! Король гневается на Гэндальфа. Он

забрал из наших табунов жеребца по имени Скадуфакс, лучшего

из коней, вожака королевских меарасов , на которых могут

садиться только владыки Рохирримов. Скадуфакс происходит от

прославленного коня, что принадлежал королю Эорлу, а конь

Эорла, как известно, понимал человеческую речь. Семь ночей

назад Скадуфакс вернулся, но гнев Короля еще не остыл: конь

одичал и никого к себе не подпускает.

– Значит, Скадуфакс отыскал дорогу домой с далекого севера, –

сказал Арагорн. – Именно там расстались они с Гэндальфом. Но

– увы! – Гэндальф никогда больше не оседлает коня. Он рухнул

во тьму Морийских Копей и покинул мир.

– Горе нам! – воскликнул Эомер. – Тяжко мне слышать эти вести,

и не только мне, но и многим из нас, хотя есть в Рохане и такие,

кто ничуть не опечалится. Ты и сам убедишься в этом, явившись

пред королевские очи.

– Эти новости гораздо горше, чем вы, роханцы, в состоянии

только стражи да разведчики на быстрых лошадях…

– Так вы не платите дани Саурону? – перебил Гимли.

– Нет, и никогда не будем! – глаза Эомера сверкнули. – До меня

тоже дошли эти лживые слухи. Несколько лет назад Властелин

Черной Страны хотел купить у нас лошадей и много давал за

них, но мы отказались, так как он использует коней для злых

дел. Тогда он стал засылать в Рохан орков–конокрадов, и те

свели у нас немало жеребцов, предпочитая вороных, так что

вороной масти у нас почти не осталось. Вот почему с орками у

нас вражда без пощады и милости. Но в последнее время

больше всего обид мы терпим от Сарумана. Он провозгласил

себя властелином этих земель, и вот уже много месяцев, как

между нами идет война. Он набрал себе на службу орков, волков

и горцев–головорезов, он закрыл для нас Роханскую Щель, и мы

того и гляди окажемся в тисках – враги на западе, враги на

востоке… Тяжело воевать с таким противником! Саруман –

волшебник, он хитер и весьма искусен; к тому же он умеет

менять облик. Говорят, он появляется в образе старика,

закутанного в плащ с капюшоном, и с виду этот старик точь–в

точь Гэндальф. Соглядатаи Сарумана пробираются через все

заслоны, а его птицы, вестники несчастья, кружат в нашем небе

день и ночь. Не знаю, чем это закончится, но сердцем я

чувствую недоброе. Мне кажется, у Сарумана друзья не только

дома, в Исенгарде. Побываешь при дворе – увидишь сам. Или

ты откажешь мне в просьбе и не явишься к Королю? Может

быть, я напрасно надеюсь, что ты послан помочь мне в минуту

сомнения и тревоги?

– Я приду в Эдорас, как только смогу, – обещал Арагорн.

– Но почему не сейчас? В нынешнее время испытаний

наследник Элендила одним своим появлением оказал бы нам

неоценимую помощь. На полях Западного Эмнета идет битва, и

я боюсь, что победы нам не вырвать. Я повел свой эоред на

север, не испросив на то соизволения Короля, и дворец остался

почти без охраны. Но я не мог поступить иначе: разведчики

донесли, что три ночи назад с Восточной Стены спустился

большой отряд орков, и на щитах у некоторых из них – белый

герб Сарумана. Неужели Орфанк заключил союз с Черным

Замком? Это было бы страшнее всего! Заподозрив чудовищный

сговор между Саруманом и Мордором, я собрал свой эоред и

опередили, а потому если кто и прорвался через кольцо осады,

то, по меньшей мере, какой–нибудь эльфийский колдун!

– Наши друзья одеты так же, как мы, – заметил Арагорн. – А нас

вы проглядели. И это днем, не ночью!

– Да, верно, об этом я забыл, – согласился Эомер. – И потом –

сегодня случилось так много чудес, что я уже ни в чем не

уверен. Чего только не творится на свете! Гномы разгуливают по

Рохану под руку с эльфами, люди остаются живы после беседы с

Лесной Владычицей – и в придачу ко всему в Рохан

возвращается меч, сломанный еще до того, как отцы отцов

наших вступили на землю Страны Всадников, причем

возвращается перекованным! В такие времена мудрено

разобраться, где твое место и в чем твой долг!

– Не более, чем в любые другие, – сказал Арагорн. – Добро и

зло всегда остаются добром и злом – как для людей, так и для

эльфов с гномами. Надо только уметь отличить одно от другого –

будь то у себя дома или в Золотом Лесу.

– Поистине так, – согласился Эомер. – Я верю тебе, и сердце

мое знает, как надо поступить. Беда в том, что я не могу

следовать зову сердца! Наши законы запрещают чужеземцам

странствовать в пределах Марки без соизволения Короля. Время

теперь смутное, и закон стал еще строже. Я просил вас:

поезжайте с нами по доброй воле! Но вы отказываетесь. Не

биться же нам! Сто против троих – это не в моем обычае!

– Думаю, ваш закон писан для других случаев, – возразил

Арагорн. – Такой ли уж я чужестранец? Я не раз бывал в ваших

краях и даже сражался в рядах роханских воинов – только под

другим именем. Тебя я прежде не видел, так как ты молод, но

мне приходилось беседовать и с твоим отцом Эомундом, и с

Теоденом, сыном Тенгела. В прежние времена благородный

роханский военачальник не остановил бы человека, спешащего

на выручку друзьям! Впрочем, мой долг – идти вперед. А ты, сын

Эомунда, выбирай! Либо помоги нам, либо отпусти, если не

хочешь помочь. А нет – поступай согласно закону. Но тогда к

твоему Королю вернется не сто воинов, а намного меньше.

Эомер на минуту смолк и наконец принял решение:

– Мы оба спешим. Мой эоред с нетерпением ждет команды,

стремясь поскорее выступить в путь, а твоя надежда с каждым

часом становится все призрачней. Я сделал выбор. Идите своим

– Я вернусь, – молвил Арагорн.

– Я тоже, – обещал Гимли. – Нам с тобой надобно побеседовать

о Владычице Галадриэли. Придется поучить тебя любезности!

– Посмотрим, – ответствовал Эомер. – Сегодня произошло

столько странных событий, что я не удивлюсь, если мне

придется после всего этого поступить в обучение к гному и его

топор навсегда вобьет мне в голову вселюбезнейшее почтение к

его Прекрасной Даме. Прощай!

На этом они расстались. Быстро, как ветер, помчались кони

роханцев, и когда спустя некоторое время Гимли оглянулся,

эоред Эомера превратился уже в едва заметное пятнышко на

горизонте. Арагорн не обернулся ни разу: он ехал низко

нагнувшись, почти касаясь щекой шеи Хасуфэла, и вглядывался

в следы. Вскоре они поехали вдоль берега Энтвейи. Здесь к

орочьей тропе присоединилась вторая такая же, идущая с

востока, из Волда. Судя по всему, о ней и упоминал Эомер.

Арагорн спешился и тщательно осмотрел землю, затем, снова

сев на коня, проехал немного вдоль боковой тропы, стараясь не

затоптать следов. Вскоре он снова спрыгнул на траву и

прошелся взад–вперед, внимательно глядя под ноги.

– Много здесь не вычитаешь, – сказал он, вернувшись к друзьям.

– Основной след изрядно попорчен лошадьми роханцев: на

обратном пути всадники, видимо, держались ближе к реке. Что

до второй тропы, то там следы сохранились лучше, но среди них

нет ни одного, который вел бы назад, к Андуину. Надо бы ехать

помедленнее и убедиться, что никто не свернул в сторону. На

этом месте орки наверняка уже заметили погоню и вполне могли

оттащить пленников куда–нибудь в сторону или хотя бы

попытаться это сделать.

Погода менялась к худшему. С Волда пришли низкие серые тучи,

солнце затуманилось. Лесистые склоны Фангорна медленно

приближались, темнея по мере того, как день клонился к вечеру.

Охотники так и не обнаружили следов, которые вели бы в

сторону от дороги, зато стали натыкаться на орков, застигнутых

внезапной смертью: у одних из спины, у других из шеи торчали

стрелы с серым оперением.

Наконец, когда дневной свет уже мерк, друзья добрались до

опушки леса и на поляне, среди первых деревьев, обнаружили

огромное кострище. Угли еще не остыли и дымились. Поодаль

поляну, – добавил Леголас.

– Огонь может приманить не только орков и хоббитов, а и еще

неведомо каких тварей, – предостерег Арагорн. – Мы в двух

лигах от гор, оцепляющих владения предателя Сарумана. Кроме

того, мы на краю Фангорна, а, говорят, здешние деревья трогать

опасно!

– Но Рохирримы разожгли вчера на поляне огромный костер, –

возразил Гимли. – Они повалили не одно дерево, это видно

сразу. Однако ночь после боя у них прошла без приключений.

– Всадников было много, – напомнил Арагорн. – Да им и нет

дела до Фангорна – они заглядывают сюда редко, а в чащу не

забредают никогда. Ну а наш путь может увести нас в самое

сердце леса. Будьте осторожны! Не рубите живых деревьев!

– Нет нужды, – заметил Гимли. – Роханцы оставили достаточно

дров и хворосту, да и сухих веток на земле полно.

Он отправился за растопкой и вскоре уже возился с костром.

Арагорн сел под деревом, прислонился спиной к стволу и

погрузился в глубокое раздумье. Леголас вышел на поляну, встал

лицом к непроглядной стене леса и слегка наклонился, словно

прислушиваясь к чему–то.

Когда гном разжег наконец небольшой, но яркий костерок, все

трое обступили огонь, загораживая свет плащами. Леголас

ненароком поднял глаза на дерево, распростершее над ними

длинные ветви.

– Смотрите! – воскликнул он с удивлением. – Дерево радо огню!

Танцующие тени могли обмануть глаз, но всем троим

одновременно показалось, что сучья, изогнувшись, тянутся к

костру. Верхние ветви старались нагнуться пониже, бурые листья

трепетали, напрягались и чуть слышно терлись друг о друга, как

иззябшие шершавые ладони.

Наступила тишина; все неожиданно почувствовали на себе

взгляд темного, неведомого, погруженного во мрак леса. Лес

неслышно дышал в темноте и, казалось, таил про себя

неведомые, никем не разгаданные мысли.

Леголас проговорил:

– Кэлеборн предупреждал нас, чтобы мы не заходили в глубь

Фангорна. Почему бы это, скажи, Арагорн? И что говорится в тех

легендах, о которых упоминал Боромир?

– Легенд в Гондоре, да и не только в Гондоре, достаточно, –

резким движением гнома, приподнялись – и тоже увидели

незнакомца. Тот не пошевелился и не издал ни звука.

– Что тебе нужно, отче? – спросил Арагорн, резко встав и

выпрямившись. – Может, ты озяб? Тогда подходи и грейся!

Он шагнул вперед, но старика на краю освещенного круга уже не

было. Следов поблизости отыскать не удалось, а отходить от

костра друзья не решились: месяц давно закатился и тьма

вокруг стояла такая, что хоть глаз выколи.

Вдруг Леголас вскрикнул:

– Кони! Кони!

Кони пропали бесследно. Они вырвали из земли колья, к

которым были привязаны, и унеслись прочь. Удрученные новым

ударом судьбы, трое друзей долго стояли не двигаясь и

молчали. Они были на краю Фангорна. Много, много долгих лиг

простиралось меж ними и селениями роханцев – а больше в

этом краю, полном опасностей, помощи ждать было неоткуда. На

миг им почудилось, что откуда–то доносится далекое фырканье

и ржанье. Затем все опять стихло – только листья холодно

шелестели на ветру.

– Итак, с конями придется распрощаться, – молвил наконец

Арагорн. – Ни догнать, ни поймать их мы не сможем. Что ж, если

они не пожелают вернуться – попробуем обойтись без них. Когда

мы пустились в погоню, у нас были только ноги – по счастью,

они и теперь при нас… – Ноги? – переспросил Гимли. – Ноги

годятся для ходьбы, но, увы, накормить не могут.

Он подкинул дров в огонь и, сгорбившись, сел подле.

– А ведь еще недавно ты ни за что не желал садиться на коня! –

рассмеялся Леголас. – Если так пойдет и дальше, скоро из тебя

выйдет заправский наездник!

– Похоже, случая уже не представится, – усмехнулся Гимли.

Спустя некоторое время он заговорил снова:

– Если хотите знать мое мнение, то я думаю, что это был

Саруман! Кому тут еще шастать? Помните, что говорил Эомер?

«Он появляется в образе старика, закутанного в плащ с

капюшоном…» Так вот, Саруман и увел наших лошадей, а может,

просто спугнул их, и мы остались ни с чем! Помяните мое слово,

на этом наши беды не кончатся!

– Я приму твое слово к сведению, – сказал Арагорн. – Но я

принял к сведению и то, что старик был в шляпе, а вовсе не в

Молодчина Мерри!

Тут из–за деревьев появился Боромир. Уж он–то заставил орков

драться по–настоящему! Одних он убил на месте, другие

кинулись врассыпную. Хоббиты бросились к лагерю, но далеко

уйти им не удалось – навстречу уже бежали новые орки, не

меньше сотни, причем некоторые на редкость здоровенные. На

Боромира посыпался град стрел. Гондорец схватил рог и

протрубил в него, да так, что загудело по всему лесу и орки,

сробев, отступили, – но на зов ответило только эхо, и враги

бросились в атаку еще яростнее. Больше Пиппин почти ничего

не помнил. Последним, что он видел, был Боромир: гондорец

сидел, прислонившись к дереву, и пытался вытащить из груди

стрелу. Потом наступила темнота.

«Надо полагать, меня хряснули чем–нибудь тяжелым по голове,

– догадался хоббит. – Как там, интересно, Мерри? Сильно ему

досталось или не очень? Что с Боромиром? Почему орки нас не

прикончили? Где мы и куда нас тащат?»

Ни на один из этих вопросов ответа не было. Пиппин сильно

озяб, его подташнивало. «И зачем только Гэндальф за нас

вступился перед Элрондом? – подумал он. – Толку от меня все

равно никакого. Так, попутчик, если не просто лишний мешок с

тряпьем. И вот меня украли, и теперь этот мешок волокут орки.

Хорошо бы Бродяга или еще кто–нибудь отбил этот мешок

обратно!

Только на это и надеяться нечего. У Отряда совсем другие

планы. Сбежать, что ли?»

Он попробовал ослабить путы, но безуспешно. Один из

сидевших рядом орков расхохотался и прокаркал что–то своему

соседу на отвратительном гоблинском наречии.

– Отдыхай, пока дают, паря, – повернулся он затем к Пиппину,

переходя на Общий Язык, который в его устах звучал почти так

же омерзительно, как грубый орочий клекот. – И не рыпайся!

Учти, в дороге разлеживаться не позволят. Еще успеешь

пожалеть, что у тебя есть ноги!

– Дали бы мне волю, ты пожалел бы, что вообще на свет

родился, – подхватил второй орк. – Ух и попищал бы ты у меня,

крысенок! – Он низко наклонился над Пиппином и ощерил

желтые клыки. – Нишкни–ка, а не то пощекочу вот этим! – И он

повертел у хоббита перед глазами длинным зазубренным

– И мои тоже, – отозвался бас. – Мне так прямо и сказано:

«Доставишь пленников живыми, как взял, да смотри ничего не

трогай!»

– Так мы и подчинились вашим приказам, – не сдавался первый

орк. – Мы от самых Копей топаем, чтобы их прикончить и

отомстить за своих корешей, ясно? Кончай их, ребята, и айда к

себе, на север!

– Заткнись, – оборвал его бас. – Я – Углук, понял? Начальник тут

я! И я тебе говорю, что мы идем в Исенгард, причем кратчайшей

дорогой!

– Что–то я не пойму, с каких пор Саруман сделался главнее

Большого Глаза? – притворно удивился прежний гадкий голос. –

Идем в Лугбурц, мальчики. Нечего ерепениться.

– Если бы мы могли переправиться через Великую Реку, то,

может, Лугбурц и сгодился бы, – вклинился новый голос. – Но

нас мало, а значит, мосты для нас заказаны.

– Я же как–то переправился, правда? – уговаривал гадкий голос.

– К северу отсюда, на восточном берегу Реки, нас дожидается

Крылатый Назгул!

– Ах, вот оно что?! Ты, значит, берешь пленников и – фьюить!

Все похвалы и награды – тебе, а мы топай через лошадиные

земли с пустыми руками? Держи карман шире! Нет, идти, так

всем вместе. Здесь чересчур опасно! Куда ни плюнь – в

бунтовщика попадешь или разбойника.

– Точно! Держаться надо вместе, – поддержал Углук. – Я ведь

вам ни на грош не верю, поросятки. Вы только у себя в хлеву

храбрецы. Если бы не мы, вы бы давно уже дали деру. Мы –

Урук–хаи! Мы – настоящие бойцы, а вы – мусор. Это мы

застрелили большого воина. Это мы взяли пленников. Мы, слуги

Сарумана Мудрого, Белой Руки, которая кормит нас человечьим

мясом! Думаете, зачем мы сюда посланы? Чтобы отвести вас в

Исенгард, вот зачем! И мы вас туда отведем, причем той

дорогой, которую выберу я, Углук! Я сказал!

– Сказал, да больше, чем надо, Углук, – не унимался гадкий

голос. – Смотри, в Лугбурце твои слова могут кое–кому прийтись

весьма не по вкусу. Там могут подумать, что у тебя выросла

слишком большая голова. Не снести ли ее долой? Все плечам

полегче будет! Тебя могут спросить, откуда в этой голове такие

мысли! Уж не Саруман ли их тебе втемяшил? Кем он себя

стекали капли крови. Сталь холодила кожу. Пиппин не видел

лезвия, зато чувствовал его прекрасно.

Орки готовились двинуться дальше. Кое–кто из северян не хотел

сдаться сразу, так что исенгардцам пришлось зарубить еще

нескольких, прежде чем остальные смирились со своей участью.

Снова поднялся шум и переполох. Пленников на какое–то

мгновение оставили без всякого присмотра. Ноги у Пиппина

были связаны крепче некуда, зато руками он при желании мог

даже пошевелить, хотя веревка при малейшем движении так и

впивалась в тело. Орки скрутили ему только запястья, и то не за

спиной, а спереди. Приноровившись, Пиппин подтолкнул труп

так, что тот перевалился на бок. Не дыша, хоббит стал водить

узлом веревки вверх–вниз по лезвию. Клинок оказался

заточенным на совесть, мертвая рука крепко сжимала рукоять –

и вскоре веревка была перерезана! Пиппин быстро соорудил из

обрезков что–то вроде парного браслета из двух не слишком

тугих петель, просунул в этот браслет руки и застыл без

движения.

– Пленных ко мне! – потребовал Углук. – Баловство отставить!

Если мы не приведем их живыми, кое–кто поплатится за это

башкой – ясно?

Один из солдат поднял Пиппина и взвалил на спину, просунув

голову меж связанных рук хоббита. Таким же манером поступили

и с Мерри. Лицо Пиппина вжалось в орочий загривок, орочьи

когти вонзились ему в кожу не хуже стальных клещей. Пиппин

закрыл глаза и снова провалился в кошмарные сны.

Через какое–то время его опять швырнули на каменистую

землю.

Было еще рано, около полуночи, но месяц уже садился. Орки

стояли на краю обрыва, глядя вниз на неподвижное море

бледного тумана. Откуда–то доносилось журчание. Орки

негромко переговаривались.

– Разведчики вернулись, начальник, – доложил один.

– Говорите, что видели? – прохрипел Углук.

– Ничего особенного – только всадника, но он был один и сразу

ускакал на запад. Дорога свободна!

– Это она теперь свободна, а потом? Остолопы! Не догадались

пристрелить его?! Он поднимет тревогу, и к утру проклятые

лошадники нагрянут сюда всей оравой. Придется поторопиться!

и завтрак, только как бы у вас от этого завтрака животики не

заболели!

Орки начали спускаться по тесному ущелью, ведущему к

затопленной туманом равнине. Мерри и Пиппин, отделенные

друг от друга дюжиной–другой Урук–хаев, шагали вместе со

всеми. Когда ущелье наконец кончилось и босых хоббичьих ног

коснулась трава, оба пленника воспряли духом.

– Теперь вперед! – приказал Углук. – На запад и немного к

северу! Впереди пойдет Лугдуш. Держитесь его!

– А на рассвете?.. – заикнулся кто–то из северян.

– Плевать на рассвет, – отрезал Углук. – Видали неженку? Он

думает, мы сядем рядком на траву и будем ждать, пока

Белокожие пожалуют к нам на завтрак!

– Но мы не сможем бежать после восхода!

– Сможете! За милую душу сможете, если на пятки вам буду

наступать я, – оборвал Углук. – Марш! А то не видать вам

больше своих разлюбезных норок, клянусь Белой Рукой! И кому

только взбрело в голову посылать на дело этих горных

червяков? Тоже вояки! А ну, бегом! Бегом, паршивцы! Скоро

восход!

И толпа орков помчалась вперед, по–орочьи, длинными

скачками. Порядка никакого не соблюдалось: одни забегали

вперед, другие отставали, все без исключения отчаянно

ругались, пихались и кляли все на свете – но, как ни странно,

бежали быстро. К каждому хоббиту приставили по три

надсмотрщика, причем у одного из троих был бич. Пиппин

ковылял в хвосте. Он гадал, долго ли выдержит, – ведь он не ел

с прошлого утра. Но огонь орочьего питья еще горел в крови, и

голова лихорадочно работала.

Перед его внутренним взором то и дело возникал Бродяга, его

внимательное, сосредоточенное лицо. Он видел, как тот

наклоняется к земле, отыскивая смутный след, и бежит, бежит,

бежит… Но кто сможет разобрать отпечатки хоббичьих ног на

тропе, по которой прогрохотала добрая сотня кованых орочьих

сапог?

Примерно в полутора верстах от скалы дорога полого пошла под

уклон. Стало сыро. В низине, слабо мерцая в последних лучах

месяца, лежал туман. Темные силуэты орков, бегущих впереди,

расплылись и исчезли.

Откуда–то издалека послышался нестройный гул и гомон. По

отдельным выкрикам Пиппин догадался, что орки требуют

отдыха. Углук надрывал глотку. Пиппина сбросили на землю, и

он остался лежать без движения, пока не провалился в черный

сон. Передышка, однако, была недолгой: вскоре его снова

охватили стальные тиски орочьих лап – и снова пошла

бесконечная тряска. Наконец тьма стала постепенно редеть.

Пиппин открыл глаза и увидел, что наступило утро. Прозвучал

приказ остановиться, и хоббита грубо швырнули на траву.

Он лежал, борясь с отчаянием. Перед глазами у него все плыло.

По жару, разливавшемуся в теле, хоббит понял, что ему опять

плеснули в рот огненного зелья. Один из орков бросил пленнику

ломоть хлеба и кусок вяленого мяса. Затхлый серый хлеб хоббит

проглотил с жадностью, но к мясу не притронулся. Есть хотелось

отчаянно, но еще не настолько, чтобы принимать мясо из лап

орка. Страшно было даже подумать, чье это могло быть мясо!

Дожевав корку, Пиппин сел и огляделся. Мерри лежал

неподалеку. Орки стали лагерем на берегу неширокой быстрой

реки. Впереди маячили горы, и самый высокий пик уже розовел в

первых лучах солнца.

Орки ожесточенно спорили: похоже было, что между северянами

и исенгардцами вот–вот вспыхнет новая потасовка. Одни

показывали назад, на юг, другие – на восток.

– Хорошо, – говорил Углук. – Оставьте их мне, раз на то пошло.

Убивать их нельзя, я вам давно это вдалбливаю. Если вам охота

бросать добычу, за которой мы перлись в такую даль, –

бросайте! Я за ними сам присмотрю. Боевые Урук–хаи сделают

всю работу сами, как всегда и бывает. Белокожих небось

испугались? Что же не улепетываете? Вон он – лес! – На этих

словах он перешел на крик и ткнул пальцем вперед. – Метьте

прямо туда! Иначе вам крышка. Валяйте! Да поживее, пока я

добрый. А то, может, еще с кого башку снять? Сразу очухаетесь!

Северяне поворчали, повозмущались – и наконец всей оравой в

сотню, а то и больше голов со всех ног пустились бежать по

берегу в направлении гор. Хоббиты остались с исенгардцами –

мрачной, дикой сворой из семи дюжин огромных, смуглых,

косоглазых головорезов с большими луками и короткими мечами

в широких ножнах. Несколько самых рослых и самых отчаянных

северян тоже решили остаться с Углуком.

безмозглая! – И он гневно фыркнул. – Тебе следовало бы знать,

что Назгулы – зеница Большого Ока! Крылатые Назгулы себя

еще покажут. Но их время пока не пришло. Пока Властелин не

хочет, чтобы они показывались на этом берегу Великой Реки. Не

так скоро! Час еще не пробил. Их приберегают для Войны и еще

кое для чего.

– Что–то ты больно много знаешь, – ощерился Углук. – Думаешь,

за это по головке погладят? В Лугбурце могут

полюбопытствовать, где ты всего этого набрался и зачем тебе

было вызнавать да вынюхивать. Вот так всегда: одни

бездельничают и суют нос куда не надо, а другие делай за них

черную работу!.. Короче, нечего мне глаза мозолить. Собирай

манатки, бери свою сволочь и канай к лесу, во–он за теми

свиньями. Да пошевеливайся! До Реки ты живым уже не

дотрюхаешь. Пошел! А ежели что – мои парни враз оттопчут вам

пятки, понятно?

Пиппин с Мерри снова повисли на хребтах исенгардцев. Отряд

снялся с места. Час проходил за часом, а орки все бежали,

останавливаясь только изредка, чтобы сменить хоббитам

«лошадок». То ли Урук–хаи действительно были быстрее и

выносливее, то ли Грышнах нарочно не торопился – но

исенгардцы постепенно опередили мордорцев. Вскоре

показались вдали и северяне. До леса оставалось не так уж

далеко.

На Пиппине живого места не было. Голова у него болела, лицо

беспрестанно терлось о грязные загривки орков, об их заросшие

волосами уши, а перед глазами мелькали одинаковые

сгорбленные плечи и крепкие, толстые ноги, будто сделанные из

перевитого жилами рога, мерно, без устали отбивающие счет

бесконечным секундам бесконечного кошмара…

После полудня отряд Углука нагнал северян. Те вконец размякли

от яркого света – даже зимнее солнце, так некстати

рассиявшееся на бледном, холодном небе, было для них

чересчур жарким. Головы северян свесились на грудь, языки

вывалились.

– Во червяки! – гоготали исенгардцы. – Тюхряки несчастные! Ну

что, сварились? Ух, слопают вас лошадники! У–у! Они уже тут!

Тут Грышнах что–то крикнул, орки оглянулись – и стало ясно, что

и в насмешках исенгардцев чересчур много правды. Пожалуй,

выезжали вперед, прицеливались и стреляли; два–три

поотставших орка падали мертвыми, а лучники возвращались в

общий строй – ответный дождь стрел не причинял им никакого

вреда, так как всадники держались на безопасном расстоянии,

да и прицеливаться получше оркам было некогда. Этот маневр

всадники повторяли несколько раз; хоббит заметил, что

добрались уже и до исенгардцев – орк, бежавший перед

«лошадкой» Пиппина, вдруг пошатнулся, рухнул и остался

лежать без движения.

Наступила ночь, а всадники так и не начали открытого боя.

Много орков полегло от их стрел, но все же добрых две сотни

остались целы и невредимы. В сумерках поредевшие орочьи

отряды дотянулись до предгорий. Лес чернел всего в каких

нибудь трех–четырех верстах впереди, но пути туда уже не

было: кольцо всадников замкнулось, и орки оказались в

окружении. Вопреки приказу Углука небольшая группа орков

попыталась прорваться к лесу. Из этой затеи не вышло ничего

хорошего – уцелело только трое, да и тем пришлось вернуться.

– Достукались! – глумился Грышнах, щерясь. – Да, вожак у нас

что надо, ничего не скажешь! Как же Великий Углук собирается

вызволять своих подданных?

– Пленников на землю, – скомандовал Углук, словно не слыша

издевок Грышнаха. – Лугдуш! Бери себе еще двоих парней и

стереги добычу. Убивать не надо – разве что Белокожие прорвут

оборону и все будет потеряно. В общем, пока я жив, оба должны

быть целы. Вздумают пищать – заткнете им рот. Да, и еще: кровь

из носу, но к лошадникам они попасть не должны. Все! И не

забудьте связать им ноги!

Последняя часть приказа была приведена в исполнение

немедленно и самым безжалостным образом. Но нет худа без

добра: Пиппин впервые оказался рядом с Мерри. Орки громко

кричали, пререкались, лязгали оружием, и друзья смогли

немного пошептаться.

– Похоже, дело плохо, – шепнул Мерри. – Я выдохся. Все, конец.

Даже если орки нас выпустят, далеко мне не уползти.

– А хлебцы? – вспомнил Пиппин. – Хлебцы–то! У меня еще

несколько штук осталось. А у тебя? Кажется, они отобрали у нас

только мечи.

– Вообще–то у меня в кармане тоже оставалась парочка, –

И все же отдохнуть оркам не удалось: всадники не собирались

мирно дожидаться рассвета. С восточной оконечности лагеря

внезапно донесся вопль, который всех заставил вскочить на

ноги. Несколько роханцев тихо подъехало к подножию холма;

спешившись, они ползком поднялись вверх по склону, уложили

на самом краю лагеря парочку орков и бесследно исчезли. Углук

бросился унимать переполох.

Пиппин и Мерри приподнялись. Исенгардцы–охранники

увязались за Углуком, рядом никого не было. Но если хоббиты и

подумали о побеге – с этой мыслью тут же пришлось

распроститься. Длинные волосатые руки схватили их за шиворот

и подняли в воздух. В темноте возникла омерзительная

физиономия Грышнаха, и в лицо хоббитам пахнуло смрадом.

Орк принялся щупать их и шарить под одеждой. Когда холодные,

безжалостные пальцы пробежали по спине Пиппина, хоббита

всего так и передернуло.

– Ну, мои малявочки, – ласково шептал Грышнах, – как вам тут

отдыхается? Не слишком–то здесь удобно, правда? С одного

бока – бичи да кинжалы, с другого – гадкие копья… Напрасно вы

сунулись в это дело: большие передряги не для таких крошек,

как вы!

Он продолжал обшаривать хоббитов, и в глубине его глаз горел

бледный огонь. Но это был не азарт и не злоба, а что–то иное.

И вдруг Пиппина осенило. Ему показалось даже, что он

подслушал мысли сладкоречивого орка. «Грышнах знает о

Кольце! Он хочет отобрать его у нас, пока Углука нет поблизости.

Может, он задумал взять Кольцо себе?» Он похолодел от страха

и стал лихорадочно соображать, как бы повернуть дело себе на

пользу.

– Так его не найти, – невинно заметил он. – Оно очень хорошо

запрятано.

– Оно ? Что еще за оно ? – переспросил Грышнах. Пальцы его

перестали шарить и впились хоббиту в плечо. – О чем это ты

говоришь, малявочка?

Пиппин на миг задумался – и вдруг, два раза сдавленно глотнув

– голлм, голлм , – добавил:

– Да так, ничего особенного, сокровище мое!

Пальцы Грышнаха свело словно судорогой.

– Ого! – почти беззвучно зашипел он. – Вон ты куда загнул!

Затем, согнувшись в три погибели, орк прыгнул в темноту и

поспешил прочь из лагеря. Выбрав местечко, где удобнее было

проскользнуть между часовыми, он черной тенью скатился вниз

и, оказавшись у подножия холма, сразу повернул на запад, к

лесу, туда, где из чащи вытекала река. Казалось, там охраны

почти нет – в пустынной темноте светился один–единственный

костерок.

Пройдя несколько шагов, Грышнах остановился, огляделся по

сторонам и прислушался. Все было тихо. Пригнувшись чуть ли

не к самой земле, он осторожно двинулся дальше, вновь замер,

прислушался – и поднялся во весь рост, словно для решающего

рывка. В тот же миг впереди вырос темный силуэт всадника.

Конь поднялся на дыбы и зафыркал. Человек что–то громко

крикнул.

Грышнах бросился на землю, подмяв хоббитов под себя, и

выхватил меч. Видимо, он решил, что лучше уж заколоть

пленников, чем допустить, чтобы они убежали или попали в руки

к роханцам. Но осуществить свое намерение ему не удалось.

Меч звякнул о ножны, лезвие блеснуло в пламени ближайшего

костра, и в темноте тут же раздался звук спускаемой тетивы. То

ли роханец–лучник на редкость хорошо знал свое дело, то ли

сама судьба направила полет стрелы, но она вонзилась орку

прямо в правую руку. Тот выпустил меч и завизжал. В темноте

послышался стук копыт. Грышнах вскочил и кинулся наутек, но

тут же упал снова, сбитый возникшим из мрака конем. В

следующий миг роханское копье прошило орка насквозь.

Грышнах испустил леденящий душу вопль и остался лежать без

движения.

Пленники сочли за лучшее не шевелиться – как бросил их

Грышнах, так они и лежали. На помощь всаднику подоспел еще

один. Не то увидев хоббитов – а для этого требовалась особая

зоркость! – не то почуяв, конь легко перескочил через них, но

сам всадник не заметил вжавшихся в землю невеличков в

эльфийских плащах – а те под впечатлением пережитого ужаса

боялись даже вздохнуть.

Наконец Мерри пошевелился и тихонько прошептал:

– Пока все складывается отлично. Только как бы нас с тобой

самих не проткнули тем же манером! Как быть–то?

Ответ пришел мгновенно. Со стороны холма донесся шум.

с трудом, а путь пришлось проделать порядочный. Только

обогнув как можно дальше сторожевой костер и выбравшись к

реке, бурлившей в черной глубине под обрывом, хоббиты

наконец оглянулись.

Шум смолк. Видно, «парней» Маухура в конце концов перебили,

а нет – так обратили в бегство. Осада продолжалась, но

развязка была уже близка: ночь минула, близился рассвет, и

небо на востоке постепенно бледнело.

– Надо бы куда–нибудь спрятаться, – сказал Пиппин. – Как бы

нас не заметили! Всадники, конечно, догадаются, что мы не орки,

когда разглядят наши трупы поближе, но вряд ли нас это сильно

утешит. – Он поднялся и слегка притопнул. – Ну и веревки – все

равно что сталь! Но все–таки ноги уже согреваются. А ты как?

Мерри встал.

– Вроде не падаю, – объявил он. – Лембас меня прямо

воскресил. Надо сказать, я ему больше доверяю, чем этому

орочьему кипятку. Интересно, из чего они его делают? Хотя

лучше, наверное, не знать!.. Давай–ка спустимся и выпьем воды,

чтобы забыть этот вкус и не вспоминать больше!

– Только не здесь, – предостерег Пиппин. – Здесь чересчур

крутой берег. Айда за мной!

И они побрели вдоль реки к лесу. Небо на востоке становилось

все светлее. Пиппин и Мерри весело обменивались

впечатлениями, на всегдашний хоббичий лад болтая легко и

беззаботно. Если бы кто–нибудь в эту минуту подслушал их, то,

наверное, ни за что не догадался бы, что они только что

перенесли жестокие испытания и подвергались смертельной

опасности. Кстати сказать, им и теперь не больно–то светило

найти помощь, участие или хотя бы убежище, что оба отлично

понимали.

– А вы неплохо провернули это дельце, уважаемый господин

Тукк! – говорил Мерри. – Если мне повезет и я смогу отчитаться

перед стариком Бильбо, то вам, уважаемый, выделят в книге

никак не меньше отдельной главы, это уж как пить дать!

Отличная работа! Как ловко тебе удалось расколоть этого

волосатого бандюгу, а? Просто блеск! И подыграл ты ему славно.

Только бы вот узнать, наткнулся ли кто–нибудь на твой след и

что стало с брошкой. Потеряй я свою, я бы ужасно расстроился,

а твоя–то, боюсь, пропала с концами! Эх! Чтобы с тобой

и Пиппину. Трое всадников, попытавшихся преградить оркам

дорогу, уже лежали мертвые, порубленные саблями.

– Довольно глазеть, – решил Мерри. – Это же Углук! Что–то меня

не тянет встретиться с ним еще раз!

Хоббиты повернулись и кинулись прочь, в темную, тенистую

глубину леса.

Они так и не увидели развязки. У самого края Фангорна Углук

оказался в тесном кольце всадников. Там он и был наконец убит

Эомером, Третьим Маршалом Рохирримов; для этого Эомеру

пришлось спешиться и вступить с главарем Урук–хаев в

единоборство. Покончив с Углуком, всадники настигли в степи

остальных орков – всех, у кого были еще силы бежать, – и

уничтожили.

Затем, насыпав курган над телами павших товарищей и пропев

им хвалу, роханцы развели огромный костер и развеяли прах

врагов над полем сражения. Так закончился поход Урук–хаев к

Андуину. Ни в Мордоре, ни в Исенгарде так никогда и не узнали,

что произошло с орочьим отрядом. И все же дым от костра,

поднявшийся высоко в небо, видели многие зоркие глаза.

Глава четвертая.

ДРЕВОБОРОД

Тем временем хоббиты с немалым трудом продирались через

густую темную чащу, поспешая вверх по течению Энтвейи, на

запад, к склонам гор, и все дальше углубляясь в Фангорнский

лес. Страх оставался все дальше за спиной, и беглецы вскоре

убавили шаг. Дышать отчего–то стало трудно, не хватало

воздуха, но почему – хоббитам было невдомек.

Наконец Мерри остановился.

– Так мы далеко не уйдем, – сказал он, задыхаясь. – Ветерка бы!

– Или, на худой конец, водицы, – согласился Пиппин. – В горле

пересохло!

Он забрался на большой корень, нависавший над потоком, и,

наклонившись, зачерпнул горстью немного воды. Вода была

чистая, холодная, и хоббит напился вдосталь. Не захотел

отставать и Мерри. Вода освежила, на душе у друзей стало

веселее. Они уселись на берегу, болтая в воде сбитыми в кровь

ногами и оглядываясь на деревья, которые молча стояли вокруг,

Пиппин. – Утро–то, наверное, уже на исходе.

И вдруг они заметили в глубине леса пятно света, – видимо,

солнечным лучам удалось пробить густую лесную кровлю.

– Глянь–ка! – восхитился Мерри. – Пока мы тут стояли, солнце,

наверное, спряталось в облака, а теперь опять выглянуло. А

может, просто поднялось повыше и нашло просвет в листьях?

Это недалеко – идем посмотрим!

Идти, однако, пришлось дольше, чем представлялось. Начался

крутой подъем, под ноги попадалось все больше камней.

Просвет впереди постепенно расширялся, и наконец перед

хоббитами выросла каменная стена – не то обнаженный кусок

скалистого склона, не то кончающийся обрывом отрог далекого

хребта. На скале деревья не росли, и солнце освещало ее

целиком, а ветви рябин, берез и буков, стоявших у подножия,

напряженно тянулись к залитому лучами солнца камню, словно

пытаясь согреться. Стволы, в глубине леса такие серые и

замшелые, здесь были ярко–коричневыми или блестели всеми

оттенками исчерна–серого цвета и казались гладкими, как

хорошо выделанная кожа, а пни зеленели, покрытые мхом,

мягким и пушистым, как молоденькая травка: сюда уже пришла

весна – а может, здесь обитал ее мимолетный призрак…

В камне виднелись уступы, которые вполне можно было принять

за ступени, – но, скорее всего, здесь просто потрудились ветер,

вода и время, уж больно грубая получалась «лестница», да и по

высоте ступени разнились. Высоко вверху, примерно на одном

уровне с кронами деревьев, хоббиты приметили карниз. По

краям его росло немало травы и колючек, а посередине застыл

огромный сухой ствол, на котором осталось всего две ветви, да и

те склонились к земле, так что дерево удивительно напоминало

кряжистого старикана, щурящегося на утреннее солнышко.

– Полезли наверх! – бодро предложил Мерри. – Глотнем

воздуха, а заодно и осмотримся.

Сказано – сделано. Вскоре они уже карабкались вверх по скале.

Если каменные ступени и были рукотворными, то высекали их

явно не для хоббитов! Оба друга были слишком воодушевлены и

слишком поглощены трудным подъемом, чтобы спросить себя,

почему перестали болеть синяки и ссадины, полученные в плену,

и откуда столько сил. Но как бы то ни было, вскоре они

оказались на краю площадки у корней старого дерева,

медленные мысли. Как будто все, что происходит здесь и сейчас,

для него только искорки на поверхности, вроде как блестки

солнца на листьях огромного дерева или рябь на воде очень,

очень глубокого озера. Мне показалось, будто мы с Мерри

нечаянно разбудили дерево, веками росшее и росшее себе из

земли. Ну, не разбудили, наверное, потому что оно не совсем

спало – оно, если хотите, просто жило само в себе, между

кончиками своих корней и кончиками веток, между глубинами

земными и небом, и вдруг проснулось – и смотрит на вас так же

медленно и внимательно, как все эти бесконечные годы

вглядывалось само в себя».

– Грумм, гумм… – проворчал низкий бас, напоминающий звук

какого–то деревянного инструмента. – Странно, очень странно!

Главное – не спешить. Но этого за мной и не водится. Не услышь

я ваших голосов… Голоса мне пришлись по душе. Славные,

славные голосочки. Они мне что–то напомнили – только вот не

припомню что… Приметь я вас раньше, чем вы заговорили, –

растоптал бы, не раздумывая. Решил бы, что вы – орки, просто

ростом не вышли. И ошибку заметил бы не сразу. Диковинные

вы создания, право же, диковинные! Корень и крона! Ничего не

понимаю!

Пиппин по–прежнему ничего не понимал, но бояться уже не

боялся. Под взглядом этих глаз он чувствовал себя как–то

чуднó, это да, но страха совсем не испытывал, и

любопытство не замедлило взять верх.

– Я тебя очень–очень прошу, – сказал он, – ответь, пожалуйста,

кто ты такой? И что ты тут делаешь?

В глазах великана появилось непонятное, чуть–чуть уклончивое

выражение; колодцы захлопнулись.

– Грумм! Нда, – прогудел низкий голос. – Ну что ж! Я – Энт, по

крайней мере так меня многие называют. Да, да, именно Энт. С

большой буквы. Но в то же время некоторые именуют меня

Фангорн, а некоторые – Древобород. Древобородом меня и

зовите.

– Энт? – удивился Мерри. – А что такое энт? Ты–то сам как себя

называешь? Какое у тебя настоящее имя?

– Гу–у! – ответил Древобород. – Так им прямо возьми да сразу

все и выложи! Не так скоро. И потом, сейчас вопросы задаю я, а

вы извольте отвечать. Это вы явились ко мне, а не я к вам. Кто

разве можно выбалтывать такие вещи кому ни попадя? Так, чего

доброго, невзначай проговоришься и назовешь свое настоящее

имя!

– Но мы своих имен вовсе не скрываем, – удивился Мерри. – Я,

например, Брендибэк, Мериадок Брендибэк, но меня часто

называют просто Мерри.

– А я – Тукк, Перегрин Тукк, а попросту – Пиппин, или Пип.

– Гм–гм… Да вы, я гляжу, торопливый народ, – озадачился

Древобород. – Ваше доверие, конечно, делает мне большую

честь, но нельзя же держать душу нараспашку! Энт энту рознь,

учтите! Кроме того, бывают существа, которые похожи на энтов,

но на самом деле вовсе не энты… Значит, мне можно называть

вас Мерри и Пиппин, верно я понимаю? Славные, славные

имена. Но я вам своего настоящего имени открывать не стану –

во всяком случае, с этим мы еще подождем! – И в его глазах,

прищуренных не то с хитрецой, не то с усмешкой, сверкнул

зеленый огонек. – Во–первых, это отнимет слишком много

времени: мое имя постоянно растет, а я живу на свете уже очень

давно, так что оно успело вырасти в целую историю. На моем

языке, на староэнтийском, так сказать, настоящее имя всегда

рассказывает историю того, кто на него откликается. Это

прекрасный язык, но, чтобы обменяться на нем словечком

другим, надо очень, очень много времени. Мы–то сами говорим

только о вещах, которые стоят того, чтобы долго рассказывать, и

того, чтобы долго слушать. Ну а теперь, – глаза его вдруг

сделались яркими, совсем «здешними», сузились и остро

посмотрели на хоббитов, – расскажите–ка мне: что творится в

мире? И чем занимаетесь вы сами? Я ведь многое вижу, многое

слышу, многое чую и узнаю по запаху. Все это а–лалла–лалла

румба–каманда–линд–ор–бурумэ… Прошу прощения: мое

название гораздо длиннее, но я не знаю, как его перевести… Ну,

словом, речь идет о том, что происходит, когда я стою здесь

ясным утром и размышляю о солнце, о траве, что растет за

лесом, о лошадях и облаках, словом, обо всем, что отсюда

видно. Что творится в мире? Чем занят Гэндальф? А эти, как их

– бурарум ! – в груди у него глухо зарокотало, будто кто–то

вразнобой нажал несколько клавиш на огромном органе, – эти,

орки, и тот, из молодых, Саруман в своем Исенгарде? Иной раз я

люблю послушать, что в мире нового. Только не слишком

стоит здесь искони, с тех самых пор, как мир обрел свой

нынешний облик? Впрочем, гора так гора. Спустимся вниз – и в

дорогу.

– А куда мы пойдем? – спросил Мерри.

– Ко мне домой, точнее, в один из моих домов, – ответил

Древобород.

– Это далеко?

– Не знаю. Вы, наверное, сочтете путь далеким. Но разве это

важно?

– Видишь ли, мы остались без вещей, – объяснил Мерри. – И

еды у нас тоже почти никакой нету.

– О! Гм! Ну об этом не тужите, – успокоил его Древобород. – У

меня есть такое питье, что вы подрастете на славу и долго еще

будете зеленеть, как молодые листочки. А когда вы пожелаете

меня покинуть, я отнесу вас вниз, за пределы моей земли, или

куда вам заблагорассудится. Идемте!

Посадив хоббитов на согнутые в локтях руки и бережно, но

крепко придерживая, Древобород поднял одну ногу, поставил,

поднял другую, снова поставил – и оказался на краю карниза.

Корнеобразные пальцы его ног крепко держались за камни.

Старый энт начал осторожно и торжественно спускаться вниз по

ступеням, к подножию.

Оказавшись на земле, он, не мешкая, уверенным и свободным

шагом двинулся в глубь леса, держась берега ручья. Путь его

лежал наверх, к склонам гор. Большинство деревьев, похоже,

спало крепким сном; Древобород был им совершенно

безразличен, как, собственно, и все остальное – только бы шло

своей дорогой. Но некоторые вздрагивали, когда энт

приближался к ним, а иные высоко вздымали ветви, давая ему

пройти. Древобород же шагал и шагал, бормоча что–то и

напевая себе под нос бесконечную гулкую песню.

Поначалу хоббиты помалкивали. Странно, но они чувствовали

себя мирно и уютно; к тому же им было о чем подумать и чему

подивиться. Однако спустя некоторое время Пиппин, осмелев,

подал голос:

– Древобород, скажи, пожалуйста, почему Кэлеборн советовал

нам не ходить в Фангорн? Смотрите, дескать, как бы вам не

заплутать!

– Гм… Правда? – рокотнул Древобород. – Ну, если бы вы шли

а сердца у них насквозь прогнили. И эта болезнь постепенно

распространяется. В этом лесу одно время были очень опасные

места. Да и теперь есть.

– Это, наверное, как Старый Лес, там, на севере? – уточнил

Мерри.

– Да, да, вроде того, только гораздо хуже. Я уверен, что там, на

севере, задержалась тень Великой Тьмы и память о тех злых

временах передается по наследству. Но в моем лесу есть и

такие урочища, где Тьма пребывает доселе. Деревья там даже

старше, чем я… Впрочем, мы делаем все, что можем, –

например, не допускаем в лес чужаков и праздных гуляк,

воспитываем, учим, ходим дозором, удаляем недобрые всходы.

Мы – пастухи древесных стад. Правда, нас, старых энтов,

осталось немного. Обычно с годами овцы уподобляются своим

пастухам, а пастухи – пастве, только перемены происходят

медленно, а овцы, да и люди, в мире долго не задерживаются.

Деревья и энты уподобляются друг другу быстрее, ведь они

неразлучны веками. Энты похожи скорее на эльфов, чем на

людей: они не так заняты собой, как люди, и глубже вникают в

чужие души. Но, с другой стороны, и с людьми энты схожи:

эльфы не так быстро меняются, не так быстро

приспосабливаются к переменам, не так легко меняют цвет. Но

кое в чем мы превосходим оба этих племени. Мы постояннее, и

ум наш задерживается на вещах дольше. Некоторые из моих

родичей совсем уподобились деревьям: чтобы заставить этих

сонь встрепенуться, потребовалось бы нечто из ряда вон

выходящее. Говорят они теперь не иначе как шепотом. Зато у

многих деревьев из моего стада ветви постепенно становятся

гибкими, как руки. Многие из этих деревьев научились говорить.

Начали это дело, конечно, эльфы: это они будили деревья, это

они наставляли их в искусстве речи и сами перенимали у них

язык леса. Прежние эльфы пытались заговаривать со всеми, кто

жил тогда в Средьземелье. Но пришла Великая Тьма, и эльфы

уплыли за Море или укрылись в тайные долины, слагая песни о

безвозвратном. Когда–то лес простирался до самых Льюнских

Гор. Фангорн был не более чем его восточной окраиной… Что

это были за времена! Я мог шагать весь день, петь песни и

слышать в ответ лишь свой собственный голос, возвращенный

полыми холмами. Все леса были тогда похожи на леса

хоббитами внезапно открылся вход в его жилище. По обе

стороны от входа, как часовые у ворот, стояли два огромных

дерева. Створок у «ворот» не было, но деревья тесно сплелись

ветвями, преграждая путь. Старый энт подошел ближе. Деревья

немедленно разняли ветви и вскинули их кверху. Листья

встрепенулись и зашелестели – деревья были вечнозеленые и

стояли в полном облачении, темном, чуть посверкивающем в

сумерках. За порогом открылось широкое ровное пространство,

служившее полом огромному залу без крыши, уходящему в

склон горы. Стены зала чуть отлого поднимались вверх локтей

на пятьдесят, а вдоль них тянулся ряд деревьев – чем дальше от

ворот, тем выше.

Зал замыкала отвесная скала с небольшим полукруглым гротом

у основания. Это была единственная «крыша», если не считать

ветвей деревьев, которые в дальнем конце зала почти

смыкались над головой, оставляя посередине лишь узкую

полоску открытого неба. Над входом в грот, заслоняя его

прозрачной водяной занавесью, падал с отвесной каменной

стены серебряный ручеек, отделившийся от горного потока. Вода

собиралась в большую каменную чашу у корней деревьев,

переливалась через край и бежала вдоль тропинки обратно к

Энтвейе, начинавшей отсюда свой долгий путь через

Фангорнский лес.

– Гумм!.. Пришли! – объявил Древобород. – Мы примерно в

семидесяти тысячах энтийских шагов от места, где встретились,

но сколько это будет по меркам вашей страны, сказать не могу.

Мой дом находится здесь, у подножия Последней Горы. Если

перевести название – вернее, самое начало названия, – оно

будет звучать как «Родниковый Зал». Мне по душе это место. Тут

мы сегодня и заночуем.

Перед сторожевыми деревьями Древобород поставил хоббитов

на траву, и они вслед за ним прошли в арку ворот. Только теперь

друзья заметили, что Древобород при ходьбе почти не сгибает

колен, зато шаги у него получаются огромные. Ступая, он