Елена Ханга Олег Вакуловский

Третье

пророчество

Олег Вакуловский, Елена Ханга

Третье пророчество

Авторы считают своим долгом предупредить, что современные

события и большинство персонажей, упоминаемых в этой книге,

вымышлены. Их совпадения с действительностью совершенно

случайны. В то же время многие исторические события первой

половины двадцатого века, о которых здесь идет речь, вполне

реальны, и подтверждение этому можно найти в открытых

документальных источниках.

1

Главной изюминкой президентского люкса была, конечно,

спальня. Да еще громадная гостиная, в центре которой журчал

фонтанчик. Эти две комнаты занимали весь первый этаж. На

втором располагались рабочий кабинет с библиотекой и

резервная спальня.

Спальня была устроена таким образом, что морская вода еле

слышно плескалась рядом с огромной постелью. Спустившись с

нее, обитатель президентского люкса мог сделать пару шагов по

теплому полу и затем сразу ступить в море. Сначала плавный

спуск приводил его в собственную бухточку, надежно закрытую

от посторонних взглядов. Вода в бухточке всегда была спокойна

и прозрачна, даже если в самом море бушевал шторм. А уже

отсюда постоялец мог напрямую вынырнуть в Эгейское синее

море. Очень удобно.

Сейчас, в самый разгар бархатного сезона на Крите, постоялец

платил за номер никак не меньше пяти тысяч евро в сутки. Он

жил здесь уже неделю и предупредил администрацию, что

собирается задержаться еще на недельку-другую, если дела не

позовут его на континент раньше.

* * *

Он открыл глаза и удовлетворенно хмыкнул, глянув на часы: его

биологический будильник работал строго по расписанию.

Постоялец энергично вскочил с постели и с шумом нырнул в

бухточку. «Жаль, что надолго здесь задержаться не придется», –

президентского люкса зашел на сайт фанатов какой-то кислотной

музыки и быстро отстучал на клавиатуре сообщение: «Кусик, я

торчу от твоего последнего прикола в Майами! Так держать! Твоя

музыка спасет этот поганый мир!»

Большинство фанатских сайтов автоматически пересылают друг

другу каждое подобное сообщение. Вот и приветствие

неведомому Кусику за считанные секунды промчалось по всей

Сети несколько раз и в конце концов упало на последний

запрограммированный адрес.

Здесь его уже заждались.

* * *

Сосредоточенный молодой человек в тщательно выглаженной

военной форме, увидев на музыкальном сайте только что

появившееся сообщение Кусику, быстро распечатал его, потом

так же быстро отстучал другой текст, положил обе бумаги в папку

и вышел из большой комнаты. За пятью другими компьютерами

в этой комнате сидели такие же сосредоточенные молодые люди

в военной форме.

Дежурный шифровальщик знал, что этого доклада наверху уже

давно ждут. Во второй бумаге, которую он нес в папке, «письмо

Кусику» уже было дешифровано. Впрочем, и в таком виде этот

текст мало что сказал бы непосвященному: «Акула показалась

над морем и готова заглотить наживку. Возможен скорый

переезд».

* * *

– Разрешите доложить? Крит проснулся, Николай Дмитриевич! –

отчеканил дежурный.

2

За несколько месяцев до этих событий по площади Святого

Петра в Риме энергично шагал мужчина лет сорока. Он совсем

не был похож на многочисленных туристов, рассеянно

слоняющихся вокруг и с интересом озирающихся по сторонам.

Он был довольно сухощавым и высоким – ровно настолько,

Престола, самые деликатные и тонкие поручения.

Внешне эти двери были похожи на сотни других в Ватикане. Но

Торно хорошо знал, что охранялись они даже более тщательно,

чем двери, ведущие в секретный архив – предмет вожделения

всех разведслужб и несметной армии исследователей. Хотя

считалось, что в Святом городе нет ничего сокровеннее архива.

Так и должно было быть. Если секретный архив Ватикана

существовал вполне официально, то службы, в которой уже

больше десяти лет работал Джузеппе Торно, вроде бы не было и

вовсе. Даже ему самому она порой напоминала призрак,

который внезапно появляется из ничего и так же внезапно

исчезает. О секретной службе Ватикана ходило множество

мифов и легенд, как и о всяком приличном призраке. Она

надежно прописалась в разнообразных конспирологических

романах, но еще ни разу никому не удалось заговорить о ней как

о реальности, схватить призрака за руку. Как только призрак

чересчур сильно засвечивался в реальном мире или

становилось известным его очередное имя, – а на протяжении

долгой истории Святого Престола такие случаи, конечно,

бывали, – он неизбежно таял в воздухе и исчезал на глазах у

изумленной публики. Достаточно вспомнить хотя бы начало

прошлого века, когда очертания службы стали слишком уж

видны окружающему миру. Это было еще перед Первой мировой

войной, призрак тогда носил имя «Содалитиум Пианум». Шум

вышел громкий, потому что «Содалитиум Пианум» зашла очень

уж далеко. Мало того что организация наладила довольно

тесные контакты с разными европейскими разведками, так еще и

некоторые агенты самой службы одновременно оказались

агентами Третьего бюро – военной разведки Германии. Кстати

сказать, руководил этой структурой, которая тогда официально

значилась как служба информации Святого Престола, не кто

иной, как будущий папа Пий Двенадцатый.

После весьма непродолжительного и вовремя укрощенного

публичного скандала призрак по имени «Содалитиум Пианум»

прекратил свое существование. То есть сам призрак, конечно,

никуда не исчезал. Он просто в очередной раз сменил имя, и

только.

Громкие скандалы случались и позже, но чаще всего они били

мимо цели, не нанося особого вреда службе. Обычно

как и других сотрудников службы, вызывали очень редко. И

основания для такого вызова должны были быть самыми

серьезными.

* * *

Правила, по которым его преосвященство строил беседу,

нисколько не изменились за ту пару лет, которая прошла со

времени прошлой аудиенции. Сначала кардинал предпочел

немного поговорить о погоде, потом невзначай дал понять, как

высоко он и служба ценят заслуги Джузеппе Торно. Потом

перевел разговор на теологический факультет Оксфорда, где

учился Торно и где его, собственно говоря, и приметила служба.

Пока они обменивались этими ни к чему не обязывающими

фразами, кардинал словно сканировал своего собеседника,

стараясь понять, прежний ли Джузеппе Торно сейчас сидит

перед ним. Такой же он, как два года назад, или что-то

изменилось с тех пор в его душе?

Кардиналу было уже много лет. Кожа на его лице со временем

стала матовой и начала словно светиться изнутри, но это не

было признаком никак не святости, а всего лишь возраста его

преосвященства. Глаза, впрочем, оставались такими же живыми

и цепкими, как и прежде. Старость кардинала, очевидная для

всех, в том числе и для него самого, отнюдь не предвещала того,

что он может в скором времени оставить службу, которую

возглавлял уже очень давно.

* * *

...Видимо, его преосвященство остался доволен результатами

своей проверки, потому что он не стал затягивать прелюдию и

довольно скоро перешел к делу. Он было поинтересовался,

какие богословские книги Торно прочел за последнее время, но

ответа не дослушал. Прервав сотрудника на полуслове,

кардинал тут же обозначил суть вопроса, по которому он

пригласил его к себе.

– Речь пойдет о Фатимском деле, – сказал он.

* * *

от коммунизма.

А вот третий секрет...

* * *

Недоброжелатели Святого Престола считали, что Ватикан, как

всегда, схитрил. По их версии, Дева Мария в семнадцатом году

предупредила Ватикан как раз о том, что он должен употребить

всю свою энергию, чтобы изменить ситуацию в России. Но

Ватикан тогда все оставил в тайне и ничего не предпринял, зато

в сорок втором папа Пий Двенадцатый сделал просто

роскошный подарок нацистам, огласив второй секрет... Потом

папы затеяли странные игры с оставшимся третьим секретом.

* * *

Дева Мария предупредила Люсию о том, чтобы ее третий секрет

она записала отдельно и передала людям только в

шестидесятом году. Люсия так и сделала. Она запечатала это

письмо воском и отдала его местному священнику из Фатимы, а

тот уже переправил его в Ватикан. Говорят, что все папы

римские читали потом это письмо, но никто не понял смысл

пророчества. Хотя прочитавшие его были немало напуганы... Вот

только оставалось неясным, что их так напугало. Записка Люсии

была строго засекречена и долгое время хранилась в особом

сейфе Святого Престола. За ее неприкосновенность отвечала

служба. Об этом распорядился польский католик Войтыла,

ставший папой римским Иоанном Павлом Вторым. Одни говорят,

что, прочитав письмо Люсии, он смертельно побледнел, а другие

утверждают, что и вовсе упал в обморок. Так или иначе, этот

папа был единственным, кто почувствовал, что третий секрет

касается лично его.

Это было самое странное из всех видений, которое Дева Мария

показала детям. На горе стоял огромный крест, к которому шла

длинная процессия, а во главе ее был прелат в торжественных

одеяниях католической церкви. И вдруг ангел возмездия

взмахнул рукой, и по процессии был открыт огонь. И прелат,

шедший впереди, упал на землю, истекая кровью... И ровно

тринадцатого мая восемьдесят первого года террорист из

Другой не менее существенный вопрос заключался в смысле

самого третьего предсказания. По версии, которую огласил в

двухтысячном году Ватикан, получалось, что третье пророчество

следовало трактовать как предупреждение о покушении на главу

Святого Престола. Откровенно говоря, эта версия несколько

смущала доктора теологии Торно. Ему казалось, что возможное

покушение, пусть даже на самого папу, все-таки мелочь для

такой фигуры, как Дева Мария. И уж точно мало годится на роль

третьего секрета, самого главного из всех.

К тому же еще в восьмидесятом году папа римский, будучи в

Фулде, допустил неосторожную утечку информации. Он уже

тогда сказал, что третий секрет предвещает огромные перемены

для очень многих стран. Сомнительно, что он имел в виду

покушение на собственную персону, – Иоанн Павел Второй был

человеком крайне скромным. Об этом Торно знал не

понаслышке.

* * *

– ... Но наши противники не хотят успокаиваться на очевидном, –

задумчиво произнес его преосвященство, и в этом негромком

голосе Торно почудился легкий упрек, адресованный лично ему.

Дескать, было бы весьма неприятно, синьор Торно, узнать, что

вы относитесь к числу этих самых противников... «Нет, – тут же

отогнал от себя такую вероятность Торно. – Вряд ли кардинал

захотел этой встречи только для того, чтобы понять, что

происходит в голове его сотрудника. Точно так же вряд ли Дева

Мария решила показаться на земле лишь для того, чтобы

предупредить папу о теракте». – В последнее время мы

получаем известия, что скоро пустят в ход некие бумаги, которые

выдают за дневники сестры Люсии, – скорбным голосом

сообщил наконец его преосвященство.

Практически всю свою взрослую жизнь до самой смерти сестра

Люсия содержалась в португальском монастыре кармелиток,

напомнил себе Торно. В двадцать первом году, как только

начинается официальное католическое расследование этой

истории, девочку отдают на обучение в Опорто – в монастырский

пансион сестер Святой Доротеи. Перед этим ее вызывает к себе

и инструктирует епископ Лейрийский Жозе Коррейа да Сильва.

ней высших иерархов Святого Престола. Кардинал обычно

славился своей способностью интуитивно проникать в сознание

других людей, по крайней мере чувствовать их. В случае же с

сестрой Люсией он почувствовал себя беспомощным. Казалось,

ее закрывал некий экран, служивший ей надежным щитом при

малейшей попытке приблизиться к ее душе.

Кардинал вздохнул. Да, сегодня он обречен вспоминать ее

целый день. Ту, которую безошибочно выбрала для своей миссии

Фатимская Дева. Монахиню, сам факт существования которой

занимал умы многих в прошлом веке...

3

...Радио в «мерседесе» штандартенфюрера СС Дитера Рабе

выдало противный гудок вызова. Рабе покосился на часы, это

был уже третий раз за последние полтора часа, и он ни капли не

сомневался, что его опять вызывают из резиденции Гиммлера в

Вевельсбурге. Так и оказалось. Дежурный офицер, понимая всю

нелепость своего положения, первым делом принес свои

извинения. Но его торопил генерал Карл Вольф – личный

адъютант Гиммлера, а на того, в свою очередь, давил сам

рейхсфюрер СС, и оба они чуть ли не каждые четверть часа

интересовались, когда наконец в крепость прибудет

штандартенфюрер Рабе. Он уже час назад проехал через

Паденборг, так что до крепости ему оставалось всего ничего, и в

резиденции это было хорошо известно. Но Гиммлер, насколько

мог судить Рабе по нервным звонкам, впал в очередной приступ

истерической мнительности. Такого рода легкие истерики с

рейхсфюрером случались в последнее время довольно часто,

хотя сам Гиммлер этого факта старался не признавать. Словно

для того, чтобы сгладить неблагоприятное впечатление, которое

неврастенические приступы могли произвести на окружающих,

он стал всячески укреплять легенду о своей невозмутимости и

хладнокровии, которыми, надо сказать, никогда в жизни не

отличался. Его настоящей природной чертой всегда была

пунктуальность, это правда, но ему давно нравилось, когда его

воспринимали еще и как крайне невозмутимого и выдержанного

человека. Присоединить же к образу пунктуальной личности еще

и невозмутимость не представлялось ему чем-то сложным. Он

завистников, резко сдал позиции. Сыграли роль и доносы,

которые на него активно строчили соратники по СС, а также,

наверное, то обстоятельство, что в какой-то момент в дело

вмешались уже противники самого рейхсфюрера, которые

просто использовали старика в собственных интересах. Их

главной задачей было максимально скомпрометировать

Гиммлера в глазах фюрера. Своей конечной цели – сместить

рейхсфюрера СС с Олимпа Третьего рейха – они, конечно, не

достигли, но определенного охлаждения в отношении к нему

фюрера на какое-то время добились. Именно в этот период

Гитлер довольно едко, и нередко на людях, высмеивал

болезненную зависимость рейхсфюрера СС от мистических

суеверий. Так или иначе, фюрер ни разу не посетил крепость

Вевельсбург, где для него были отведены особые покои,

которые, конечно, никто никогда не занимал.

Так что влияние на рейхсфюрера Виллигут потерял, но дело

свое сделать успел: Гиммлер попал в патологическую

зависимость от «знаков судьбы» и прочих эзотерических

слабостей. Сам же Виллигут уже к тридцать девятому году

оказался полностью не у дел, – одичавший генерал СС бродил

по окрестностям Вевельсбурга и изредка заговаривал с

местными крестьянами, наводя на них суеверный ужас.

Гиммлеру к тому времени было уже не до причудливого старика

– начиналась война, а вместе с ней совершенно новая, особая

жизнь для империи СС.

* * *

Горная дорога плавно изогнулась, и штандартенфюрер Рабе

увидел внизу огромный угрюмый дом темно-коричневого цвета.

Это было личное поместье рейхсфюрера СС Гиммлера,

купленное им лично для себя в середине тридцатых, как только

он облюбовал себе гнездо в Вевельсбурге. Рабе слышал про

этот дом – раньше здесь находилась специальная школа

лечебница для детей с психическими отклонениями.

Рейхсфюрер выкупил здание с землей, при этом ему даже

пришлось залезть в долги в партийной кассе. А вот с крепостью

Вевельсбург, которую он мечтал превратить в мировую столицу

империи СС, – разумеется, к тому моменту, когда СС уже

подразумевала самые широкие возможности для военно-морских

сил. Кроме того, полуостров с начала войны превратился в

своеобразный предбанник для разведывательной сети в Южной

Америке, откуда планировались уже операции против

Соединенных Штатов. Наконец, именно на Иберийском

полуострове шеф военной разведки адмирал Канарис

располагал самыми широкими связями и огромным влиянием.

Словом, Испания и Португалия были переполнены

конспиративными базами и связными точками абвера.

* * *

Штандартенфюрер Рабе предполагал, что именно в качестве

специалиста по этому региону он и понадобился теперь

рейхсфюреру СС. Судя по назойливым вызовам радио, дело

носило весьма срочный характер. Вот, пожалуй, и все, о чем мог

догадываться Рабе, подъезжая к крепости Вевельсбург.

Миновав три поста охраны, «мерседес» Рабе въехал в

просторный внутренний двор крепости. Он слышал раньше

разные рассказы о том, как устроена жизнь в этой таинственной

крепости, но сам видел ее сейчас впервые.

Первое, что бросалось в глаза: тщательный косметический

ремонт как с внешней стороны зданий, так и в помещениях.

Одной из главных целей ремонта было, судя по всему, полное

уничтожение любых напоминаний о том, что некогда эта

крепость служила резиденцией местного епископа. Кресты и

любая другая христианская символика были сбиты или стерты

со стен, мебель, на которой могли находиться церковные

символы, заменена. Вместо церковных знаков теперь везде

красовались другие – древнегерманские руны. Они должны были

напоминать членам СС, что жизнь в этой организации подчинена

руническому календарю и языческим традициям и праздникам. В

бывшей молельной, которая находилась в отдельном отсеке

крепости, отныне располагался зал обергруппенфюреров СС с

двенадцатью каменными креслами и свастикой, вмонтированной

под купол.

Пожалуй, единственными помещениями, которые не претерпели

никаких изменений, были темницы и камеры пыток со

старинными инструментами, оставшиеся в крепости со времен

пока поднимался в приемную рейхсфюрера вслед за младшим

адъютантом, встретившим его на пороге главного корпуса.

Именно о Святом Престоле и собирался поговорить с офицером

абвера рейхсфюрер СС.

Кабинет Гиммлера был сильно затемнен. «Вероятно, ему так

удобнее рассуждать о любимых мистических материях», –

довольно неприязненно подумал про себя штандартенфюрер

Рабе, оказавшись один на один с шефом СС. Он, наверное, и

ездит все время в такую даль, в этот Вевельсбург, чтобы только

ощутить себя в великом магическом треугольнике этаким

Мерлином рейха. Пожалуй, только этим и можно было объяснить

не очень логичное с точки зрения ситуации и географии

расположение столицы СС – в западных германских лесах,

вдали от берлинского центра всей политической и военной

жизни. «Сколько же времени и горючего уходит впустую, и это

когда нация воюет!» – уныло подумал Рабе. Впрочем, эту совсем

уж неуместную мысль он быстро отогнал от себя. Нельзя было

сказать, что поездка в вевельсбургскую резиденцию Гиммлера

оказалась Рабе в тягость. Не так уж часто тебе в жизни

выпадает шанс, если вообще выпадает, – обсудить с глазу на

глаз с рейхсфюрером СС какие-то государственные секреты.

Именно так складываются блестящие карьеры.

Гиммлер сделал вид, что штандартенфюрер своим визитом

оторвал его от каких-то очень важных дел. «Можно подумать, не

по твоей милости меня вызывали по радио каждые полчаса», –

заметил про себя Рабе. Он обратил внимание на то, что теперь

рейхсфюрер играл одну из своих любимых ролей – мудрую

невозмутимость.

Впрочем, все эти психологические наблюдения сейчас были для

Рабе совершенно второстепенными. Сказать по правде, он был

очень сильно заинтригован, и больше всего на свете ему

хотелось узнать, зачем его вызвал в Вевельсбург всесильный и

непотопляемый шеф СС. Рабе был готов услышать от

рейхсфюрера все, что угодно. Пожалуй, за исключением только

того, что он услышал.

* * *

– Что вы знаете о Фатимской Деве, штандартенфюрер? –

вообще обратил бы на нее внимание.

– Надеюсь, вы не думаете, штандартенфюрер, что я склонен

верить каким-то сказкам, которые придумали церковники. К тому

же ватиканские церковники, – насупился Гиммлер, тяжело глядя

на Рабе. – Но если уж они придумали такую игру, то почему бы

ее не поддержать? Меня интересует не легенда про Святую

Деву. Меня интересует то влияние на умы, которое эта легенда

имеет на сегодняшний день. Если верить всем этим статьям про

многотысячные толпы паломников, то почему бы этим

страждущим не предложить себя вместо Девы Марии?

Рейхсфюрер замолчал и выжидательно посмотрел на Рабе.

– Простите, рейхсфюрер, я не вполне понимаю, каким образом...

– соврал Рабе и для убедительности начал делать вид, что с

трудом пытается подобрать правильные слова.

Гиммлеру такая реакция понравилась. Он не видел ничего

удивительного в том, что его подчиненным с ходу не удается

осмыслить его тайный замысел.

– Пий Двенадцатый придумал какую-то великую тайну и теперь

делает вид, что страшно боится открыть ее миру, – улыбнулся

вдруг Гиммлер. – Не самый умный ход, но вполне в его духе.

Если он владеет таким страшным секретом, которого сам же и

боится, то что остается делать его пастве? Бояться еще больше

и при этом почитать до небес своего папу. Остроумно, не правда

ли?

«Сейчас самое время», – подумал Рабе и задумчиво произнес:

– Но умные люди уже давно устали от фокусов Ватикана...

Гиммлер быстро взглянул на Рабе. Этот штандартенфюрер

нравился ему все больше и больше. Пожалуй, он сделал

правильный выбор...

– Умные, по обыкновению, в меньшинстве. Ватикан имеет

громадное влияние, и мы не вправе скидывать это со счетов. – В

голосе рейхсфюрера зазвучала искренняя печаль.

– На сегодняшний день носителями этой очень страшной тайны,

которую они называют «третьим секретом Фатимы», остаются

пара португальских епископов и сама сестра Люсия, – напомнил

Гиммлер. – Кстати, епископы, как и сам папа, тоже не в счет. По

той же легенде, которую они распространяют в газетах, конверт с

запиской сестры Люсии никому не позволено вскрывать еще

несколько лет. Так что если Пий Двенадцатый вдруг скажет, что

он все придумал – на свой страх и риск. А кто исполнял это

идиотское поручение, граничащее с изменой? Абвер исполнял. А

кто именно в абвере, позвольте спросить? Ах, штандартенфюрер

Рабе, очень мило! Не волнуйтесь, его уже отослали на русский

фронт. Как?! Только на русский фронт? Да нет, голубчики, вы его

оттуда верните. Его место не на фронте, а в лагере.

Колеблющиеся в Европе перестанут быть колеблющимися и

перейдут в стан непримиримых врагов рейха. Католики в самой

Германии тоже рано или поздно пронюхают о случившемся, ведь

церковь в конечном итоге рейхсфюрер так и не смог здесь

запретить...

Теперь минусы помельче.

Те агентурные наработки, которые уже сегодня существуют у

германской военной разведки в церковных кругах в Европе,

также, понятное дело, будут уничтожены в один момент. Будет

поставлена под сокрушительный удар вся инфраструктура,

которой сегодня абвер располагает в Испании и Португалии.

Пусть генерал Франко никогда не был лучшим другом фюрера,

но после такого он сможет вполне стать и воюющим врагом. Не

говоря уже об итальянском дуче, которому просто не оставят

выбора, когда затронут честь Ватикана.

На этом фоне реакция шефа абвера адмирала Вильгельма

Канариса выглядит, конечно, сущей мелочью. То, что офицер

абвера Дитер Рабе будет выполнять личное поручение

рейхсфюрера, так сказать, по особой линии, – это куда ни шло,

но об этом придется поставить в известность адмирала. Если же

Канарис пронюхает, что под удар может быть поставлена его

любимая Иберия, которая сплошь и рядом населена его

лучшими друзьями, то штандартенфюрера Рабе в конце концов

могут просто взять и потерять как физическое тело. И найти его

в этом случае не сможет даже рейхсфюрер СС со всей своей

великой империей.

Наконец, оставался еще один совершеннейший пустяк.

Собственная интуиция штандартенфюрера Рабе. А может быть,

это была и не интуиция вовсе, а просто какой-то внутренний

барьер. Рабе не был религиозным человеком. Не то чтобы он

был атеистом, просто вопрос о существовании Бога и своем к

нему отношении он давно уже откладывал на потом. Таких

людей, которые большую часть своей жизни откладывают

– Желаете переночевать в крепости? – спросил ожидавший в

приемной младший адъютант. – Генерал Вольф распорядился,

чтобы вам отвели хорошую комнату.

– Благодарю, мне нужно возвращаться в Берлин, – хмуро

ответил Рабе.

Он соврал. Позади у него была утомительная и долгая дорога, и

если даже после нее оставались еще какие-то силы, то беседа с

рейхсфюрером отняла их уже без остатка. Ему очень нужно

было теперь выспаться. Но он совершенно точно знал, что не

хотел бы оставаться в этом мрачном месте ни одной лишней

минуты.

До Паденборга Рабе не сбавлял скорость. Проезжая огромный

дом Гиммлера, в сумерках показавшийся еще более

чудовищным, чем днем, он только прибавил газу. В Паденборге

Рабе первым делом нашел отель и постарался побыстрее

заснуть. Чтобы решить, как выпутаться из кошмарной ситуации,

в которую он попал, необходимы были свежие силы.

* * *

Спасительный план он так и не придумал – ни на следующее

утро в паденборгском отеле, ни на обратной дороге в Берлин, ни

позже. Поэтому в Лиссабон штандартенфюрер Рабе прибыл с

тяжелым сердцем. Варианты выхода из создавшейся ситуации,

которые он лихорадочно перебирал в голове, не устраивали в

первую очередь его самого – все они оказывались слишком

слабыми с профессиональной точки зрения. Он понимал только

одно: следовало каким-то образом поставить планировавшуюся

операцию на грань провала, а затем мотивированно отойти в

сторону, как бы своевременно обнаружив опасность. Но вот как

это сделать, он себе пока не представлял. Единственное, что он

пока мог, так это всеми способами тянуть время. Вероятно, у

штандартенфюрера Рабе и впрямь была великолепная

интуиция. Потому что время, как позже выяснилось, он

выигрывал не зря. Пока оно шло, в дело наконец вмешались

небеса.

Правда, и сам штандартенфюрер совершил поступок, который в

любой разведке подлежит полному осуждению. Поступок этот

был неожиданным главным образом для него самого. Возможно,

совершен. И теперь Дитер Рабе катился по наклонной ко

второму, совсем уже страшному греху, которому никогда не будет

прощения. И он испугался до смерти. А испугавшись, сделал

невероятное. Рассказал Марии о сестре Люсии, о тайных планах

рейха в отношении монахини, о том, где он на самом деле

служит и с каким заданием прибыл в Португалию на этот раз. Он

в ужасе слышал свой голос, но остановиться уже не мог, словно

он гнал на автомобиле по горному серпантину и все только

вжимал глубже и глубже педаль газа, понимая, что необходимо

затормозить как можно скорее, но ноги не слушались его, и

правая нога продолжала давить на газ...

Странное дело, небеса не покарали его за эту страшную ночь

двойного предательства. Наоборот, они, похоже, помогли ему,

правда, чуть позже.

Хотя куда логичнее было бы предположить, что небеса

заботились вовсе не о нем, а о той, о которой им и следовало

заботиться, – о сестре Люсии, монахине в монастыре

кармелиток.

* * *

Так или иначе, головокружительный замысел рейхсфюрера СС

Генриха Гиммлера полностью сорвался из-за совершенно

непредвиденных обстоятельств.

В Лиссабоне штандартенфюрер Рабе должен был получить от

важного источника абвера компрометирующие материалы на

целый список лиц, представляющих потенциальный интерес для

германской военной разведки. В основном это были фотографии,

сделанные в специальном баре и ночном ресторане, который в

Лиссабоне содержал один латиноамериканец. Владелец бара и

ресторана был завербован еще до начала войны и получал от

немцев партии дефицитных немецких лекарств, которые позже

контрабандой продавались в Соединенных Штатах. В его

заведении все эти годы действовала хорошо налаженная

система тайной фотосъемки клиентов. К приезду Рабе в

Португалию у латиноамериканца уже скопилось достаточное

количество новых материалов, которых с нетерпением ожидали

в Берлине.

Это было обычное техническое поручение, которое дали

ним старик был живой легендой советской военной разведки.

Ходили слухи, что он работал нелегалом еще во время Второй

мировой войны чуть ли не в самой Германии, а ведь ему тогда

лет-то было совсем ничего. Так уж весьма удачно сложились

тогда его семейные обстоятельства...

– Книжками я не балуюсь, для нас с тобой это занятие вредное,

– скептически заметил старик. – Теперь все мемуары пишут, а

вспоминать, между прочим, не всегда полезно.

* * *

Они сидели в баре со стеклянными стенами, через которые

хорошо просматривался уголок старой Москвы. Об этой встрече

попросил Николай Дмитриевич. Он вспомнил, что вроде бы

когда-то старик что-то ему рассказывал о фатимской истории,

теперь он захотел расспросить его об этом поподробнее. Его

домашний номер он набирал, немного волнуясь. Они несколько

лет не виделись со стариком, и Николай Дмитриевич не знал

теперь, в каком он состоянии, возраст все-таки был уже более

чем солидный.

В те времена, когда старик рассказывал ему про Фатиму,

Николай Дмитриевич еще не получил генеральские погоны, а

сам старик был в конторе этаким приходящим консультантом.

– И у кого эти фатимские секреты всплыли на этот раз? –

спросил старик по телефону с живым интересом, и Николай

Дмитриевич порадовался, услышав довольно энергичный голос.

– Так, у одних жуликов, – ответил он. – Вернее даже сказать, у

авантюристов международного класса.

* * *

– Так откуда такие подробности, Владимир Михайлович? –

повторил свой вопрос Николай Дмитриевич.

– От моей старой подружки Марии, – ответил старик.

– От какой Марии?

– От той самой испанки, много лет верой и правдой работавшей

на Москву.

– И где вы с ней познакомились? Уже здесь?

– Нет, – сказал старик. – Сюда она так и не приехала. Сюда я

узнает, но потом жалость отступила. Зато теперь было приятно

осознавать, что он поступил очень порядочно.

Интересно бы только узнать, когда именно господин Потоцкий

собирается поехать в клуб, – это будет его смена или уже нет?

* * *

На пляже Потоцкий с огорчением увидел соотечественников. Нет,

он вовсе не принадлежал к тем русским, которые тщательно

скрывают свое происхождение на европейских курортах.

Проблема была в том, что сейчас он увидел именно этих

соотечественников.

– Какие люди! – радостно завопил лысый коротышка с

подчеркнуто накачанными бицепсами, отчего две германские

старушки, мирно сопевшие под зонтом, как по команде

вздрогнули и стали испуганно озираться. – Андрюха, где тебя

носило?! – Подойдя к Потоцкому поближе, коротышка с

интимным придыханием сообщил ему на ухо: – Наши феи все

время про тебя спрашивали...

Феи были тут как тут. При виде Потоцкого они немедленно

приняли подиумные стойки и тут же дрессированно сделали

«дяде ручкой».

«О Боже!» – вздохнул про себя Потоцкий.

Нет, он вовсе не был женоненавистником, даже наоборот. Он не

был также верным семьянином по той простой причине, что ни

семьи, ни жены у него не было. Он просто не хотел

разочаровывать какую-нибудь из этих милых «фей». Феи

приезжали на дорогущий критский курорт в самый дорогой сезон

вовсе не для того, чтобы легкомысленно флиртовать с

мужчинами. Они приезжали сюда на трудную охоту, которая

должна была не только окупить расходы на командировку, но и

принести значительную прибыль как минимум и стоящего

спутника жизни как максимум.

Девушки в первый же день по достоинству оценили экипировку

Потоцкого, стоимость часов, очков и даже, вероятно, дорожной

сумки. Не стоит уж говорить о том, что они, несомненно, знали, в

каком именно номере остановился этот симпатичный мужчина в

самом употребимом возрасте – где-то от тридцати пяти до

сорока лет. И потому Потоцкому было больно смотреть на то,

что он вообще млел от общества, в которое ему удалось попасть

на острове Крит. Коротышка, судя по всему, не так давно

возглавил какой-то коммерческий банк и вполз благодаря этому в

высокую тусовку. Поэтому пока еще каждая узнаваемая фигура

вызывала у него естественный восторг. Потоцкий, разумеется,

узнаваемой фигурой не был. Правда, среди соотечественников в

отеле о нем ходили разные невероятные слухи. Но если

отбросить самые смелые предположения, касавшиеся его

родственных отношений то ли с Ромой Абрамовичем, то ли с

кем-то из арабских шейхов, то среднеарифметическая версия

заключалась в том, что он либо нефтяной магнат, либо очень

крупный банкир, но и в том и другом случае – очень скрытный.

– Директивы из Кремля идут офигительные! – Политический

персонаж потряс наушниками, вынутыми из ушей, и радостно

засмеялся. Феи тут же подхватили его веселое настроение.

Политик был еще достаточно молод и потому весьма игрив.

Он почтительно раскланялся с Потоцким и присел около фей,

которые тут же предложили обтереть его кремом для загара.

– Нужно каким-нибудь защитным кремом, чтобы поменьше

загара... – озабоченно сказал политик. – А то, знаете, вернусь в

Москву, а Владимир Владимирович опять строго так спросит, где

это я загорал...

– Вы прямо вот так?.. – восхищенно спросил коротышка.

– Работа такая, – уставшим и мудрым голосом сказал политик. –

А мы с вами, по-моему, где-то раньше виделись, да? Уж не в

Куршавеле ли прошлой зимой?

– Так точно, – зарделся от счастья коротышка.

– Правильно, – задумчиво сказал политик, глядя в морскую даль.

– Туда нужно летать. Кто не в Куршавеле, тот против нас! – И он

опять жизнерадостно засмеялся своей тонкой шутке.

* * *

Потоцкий был рад появлению на пляже политического

персонажа. Внимание коротышки и трех фей теперь было

сосредоточено на нем. Потоцкий облегченно вздохнул, прилег на

спину и прикрыл глаза. Конечно, он мог бы спокойно валяться на

собственном пляже, который был также предусмотрен в его

бухточке. Но такая причуда в его модель поведения не

из посетителей одного из своих соотечественников, которого до

этого встречал уже в отеле. Это был модный в Москве художник.

Ужас усилился, когда художник, в свою очередь, тоже заметил

Потоцкого и начал пробираться к нему.

Так... Вариант второй. Этот проклятый Эрик Густавссон,

звонивший ему сегодня утром, сам голубой. Да ладно бы просто

голубым. При таком варианте выходило, что он очень

невоспитанный и агрессивный голубой, если позволил себе

назначить встречу в таком месте. С другой стороны, выбрав

веселый клуб «Какаду», гей Густавссон много что выигрывал.

Он-то здесь в привычной обстановке, чего никак не скажешь о

Потоцком, на которого уже кидают нескромные, хотя и вполне

приветливые взгляды местные завсегдатаи. Преимущество на

стороне Густавссона. Второе явное преимущество – сам фактор

неожиданности. «Не слишком ли уж все тонко?» – оборвал сам

себя Потоцкий. Но если нет, то остается третий вариант. И он-то

– самый нежелательный...

* * *

– Какая приятная встреча!.. – дыхнул на Потоцкого художник

хорошим коньяком. – Как здорово здесь встретить именно вас!..

Оставалось непонятным, что он имеет в виду – здорово

встретить соотечественника или... Хотя что ж тут было

непонятного?.. Вряд ли он имел в виду соотечественника.

Художник имел в виду, что здорово встретить именно в таком

месте соотечественника, потому что этот соотечественник...

– Мы знакомы? – обреченным голосом спросил Потоцкий, только

чтобы оттянуть развязку.

– Вы не помните меня? – нежным голосом спросил художник.

– Простите?..

– Там, на пляже... – В глазах у художника появилась нехорошая

поволока, и он почему-то сразу перешел на ты: – Я сразу

обратил на тебя внимание. Какой торс...

– Правда? – только и смог сказать Потоцкий, тут же

чертыхнувшись про себя. Более неудачной реплики в этой

обстановке он придумать не смог.

– Я буду тебя рисовать, – строгим голосом сообщил художник.

– Может, лучше выпьем?.. Для начала, – нашелся Потоцкий.

– Эндрю? – спросил глубокий бас Эрика Густавссона.

Потоцкий угрюмо кивнул. Швед понимающе усмехнулся:

– Надеюсь, вы простите меня за это маленькое недоразумение?

– Это было забавно, – холодно сказал Потоцкий. – Главное,

чтобы это недоразумение у нас было последним.

– Разумеется. – Густавссон перестал улыбаться. – Я знаю здесь

неподалеку место поспокойнее. Пять минут пешком, не

возражаете?

Они не сделали и нескольких шагов, как вдруг Потоцкий

услышал сзади громкий и укоризненный голос:

– Это нечестно!

Он знал, что это говорил пьяный художник, который сейчас стоял

за их спинами и с упреком смотрел вслед.

– Ты – шлюха! – крикнул художник.

К счастью, Густавссон не понимал русского языка. «Только не

вздумай оборачиваться!» – мысленно взмолился Потоцкий.

Швед, впрочем, и бровью не повел. Он шел вперед уверенным

шагом.

«Никакой выдержки! – тут же упрекнул себя Потоцкий. – А

шпионство суеты не терпит». Впрочем, какое ему дело до тех

качеств, которыми должны обладать настоящие шпионы? Ни

профессиональным шпионом, ни разведчиком, ни даже просто

полицейским Андрей Потоцкий не был. Как не был он ни

нефтяным, ни финансовым магнатом. И вообще никакого Андрея

Потоцкого в природе тоже не было. Это имя пришлось носить

только на время этой поездки. На самом деле его звали

Александром Воронцовым и он состоял на службе в Москве, в

Российской государственной библиотеке, носившей до недавнего

времени имя Ленина, в должности научного консультанта. У этой

должности было одно огромное преимущество. Она не

обязывала его появляться на работе каждый божий день.

6

– История Фатимы – довольно странное увлечение для

банкира... Вы ведь банкир, господин Потоцкий?

– У всех свои странности. А мой бизнес дает мне некоторые

преимущества. Если он идет хорошо, я могу себе позволить

заняться моими странностями. Если бы я был историком, у меня

это было для Потоцкого не так уж и важно. Куда важнее было то,

что они наконец встретились с этим жуликоватым шведом.

– Надеюсь, вы хорошо знаете эту историю... – строго сказал

швед.

– Историю Фатимы? Мне кажется, что да...

Еще бы ему не знать эту историю. Потоцкий отвернулся от

собеседника в сторону моря. Стоило ему только на мгновение

прикрыть глаза, как перед ним вставали картины, которые он

давным-давно уже себе нарисовал. Впрочем, нет, это были не

картины. Скорее, это напоминало обрывки какого-то фильма,

который он когда-то видел.

Залитая весенним солнцем лужайка, на которой пасется

маленькое стадо белых овечек. У этого стада совсем маленькие

пастухи – старшей девочке только-только исполнилось десять

лет. Вот дети отвлекаются от своей игры и, почувствовав что-то

все вместе, в изумлении оборачиваются. А дальше обычно он

видел молодую женщину, которая шла навстречу детям.

Впрочем, он никогда не мог ее толком разглядеть. Всякий раз это

был только силуэт, и это было странно, потому что женщину

хорошо освещало солнце. А может быть, как раз в солнце и

было все дело – оно так сильно заливало ее своим светом, что

разглядеть ее лицо было никак невозможно. Но он почему-то

хорошо знал, что у нее были грустные глаза. И голос у нее тоже

был немного грустный.

– Вы ведь не боитесь меня? Вам не нужно меня бояться... –

говорила она детям. Наверное, это была их первая встреча. А

потом было еще несколько. Это совершенно точно, так гласило

предание. Но у него перед глазами вставали только

разрозненные эпизоды – словно кадры из фильма.

– Скоро мне придется забрать вас к себе, – говорила она

младшим мальчику и девочке, а потом обращалась к старшей: –

А тебе предстоит еще многое сделать здесь, Люсия...

Потом был еще один ее разговор с детьми.

– Я знаю, вам трудно. Но я сделаю так, чтобы вам поверили...

А потом над вечерним морем вдруг в неестественной пляске

запрыгало красное солнце, и огромная толпа народа в испуге и

смятении смотрела на него...

– Вы хотите сказать, что действительно верите в эту историю? –

серьезным голосом спросил Потоцкий.

– Именно так. Святые отцы так и не дождались ее смерти. Дева

Мария была абсолютно права – Люсия прожила очень долго. К

тому же это было бы слишком подозрительно, если они бы

предали письмо гласности только после того, как она умерла.

Они сделали хитрее, как они умеют. Они дождались, когда

сестра Люсия будет уже не так активна – в силу своего возраста

– и не сможет следить за происходящим. А значит, не сможет и

узнать о том, какое письмо опубликовано. Думаю, что они

дождались, когда это можно будет сделать.

– Я что-то не могу догадаться, кто вы по профессии, – ехидно

заметил Потоцкий. – Ангел мщения, посланный с небес, чтобы

покарать церковных чиновников?

Швед чуть ли не с благодарностью посмотрел на Потоцкого,

настолько ему понравился предложенный образ.

– С вами очень приятно говорить, Эндрю. Считайте, что небеса

меня наняли по контракту для исполнения этой миссии. А

вообще у меня скромная профессия. Я просто исправляю всякие

небрежности, допущенные разными государствами. Ватикан –

только одно из них.

Изящно выразился, подумал Потоцкий. Особенно если знать,

кем был Эрик Густавссон в действительности. Потоцкий как раз

это хорошо знал. В Москве он даже прикрепил фотографию с его

физиономией на кухне, чтобы хорошо ее запомнить. Это было

против правил – выносить фото из архива, но в виде исключения

ему разрешили это сделать. В одном Густавссон не врал. Он и

впрямь очень внимательно следил за всеми небрежностями,

которые допускали какие-либо государства. Особенно по охране

своих секретов. Международное бюро научно-технических

исследований, которое он возглавлял, в досье многих спецслужб

мира классифицировалось как организованная преступная

группа. Бюро Густавссона воровало или старалось скупить по

дешевке по всему миру новые технологии и старые

политические секреты. А потом продавало этот товар

заинтересованным покупателям. При этом Густавссона и его

команду совсем не интересовало, кому и зачем они это продают.

Это было особенностью их процветающего бизнеса. И именно

эта особенность давно уже волновала некоторые государства.

* * *

и фьорды. Такой красоты в моей Швеции вы не увидите. А вроде

бы все рядом. Жаль, что они отделились от нашего королевства.

А во всем виноват ваш царь Николай, – с упреком заметил

Густавссон.

Пожалуй, банковский магнат не должен знать эту историю, на

всякий случай сказал себе Потоцкий и удивленно спросил:

– А при чем здесь Николай?

– Не нужно думать, что мы, шведы, были всегда такими

мирными. В девятьсот пятом году, когда норвежцы решили

отплыть от нашего берега, королю это вовсе не понравилось и

он всерьез подумывал о введении войск. И тогда хитрый

норвежский премьер быстро съездил в Петербург и заручился

военной поддержкой Николая Второго. Так что норвежцам очень

повезло. Вы помогли им с независимостью, а Господь Бог с

нефтью и газом, да еще вот с этой вот красотой.

Карин мрачно посмотрела на Потоцкого, будто он лично был

виноват в отделении Норвегии от Шведского королевства.

Похоже, она слышала эту историю в первый раз.

– Но знаете, и вы, русские, и Господь Бог испортили эту нацию.

Норвежцы теперь почему-то искренне думают, что все это дано

им по праву.

– А памятник Николаю Второму они у себя не установили?

– Конечно, нет! Я же говорю, они очень неблагодарные. Другое

дело финны. Открыли целый музей вашего Ленина, который

подарил им независимость, и почитают его наравне с богом

Одином.

Пейзаж, который открывался перед ними, был на самом деле

великолепен. Были хорошо видны и разрекламированные

Густавссоном многочисленные озера, и величественные горы,

которые окружили норвежскую столицу, и игрушечные домики на

их склонах. Эти домики на склонах были самыми дорогими в

Осло – из-за потрясающего вида на фьорды и море внизу.

– Прошу занять ваши места, господа, и пристегнуться. Я захожу

на посадку, – сказала ледяным голосом бывший пилот шведских

ВВС лейтенант Лундгрен. На всю эту красоту внизу она смотрела

глазами холодного удава, а вернее сказать – военного летчика,

высматривающего подходящую цель.

– Пойдемте в салон, Эндрю, у Карин все очень строго, –

подмигнул Густавссон.

общем, правильно делал, потому что посети он, не приведи

Господи, какой-нибудь храм, так бы, наверное, и затрещали и

закоптили свечки, как они всегда делают, когда туда

наведывается кто-то, связавшийся с нечистой силой. Ну да и

ладно.

Вечеринка у Милорадова открывала совершенно новые

горизонты и возможности для бизнеса Линдермана. А бизнес у

него был, надо сказать, весьма специфический. Господин

Линдерман последние лет пятнадцать, сколько себя помнил,

торговал девушками. Не в том смысле, что торговал прямо на

панели. Нет, его торговля была устроена куда тоньше и вместе с

тем сложнее. О том, что он продает девиц, могли говорить

только его недоброжелатели. А в недоброжелателях, понятное

дело, недостатка не бывает, когда бизнес у тебя налажен и дает

неплохие дивиденды. Евгений Линдерман создал вполне

добротное и престижное агентство моделей и существенно

помогал красивым девушкам устроить свое благополучие, а

иногда и вовсе личную жизнь. Скажите, что же в этом плохого?

Придуманный им механизм действовал просто и безотказно. На

тех или иных модных показах, VTP-вечеринках и банкетах

Линдерман сводил... то есть знакомил своих моделей со всякими

там политиками, олигархами и прочими жирными котами. Коты,

разумеется, делали стойку, ведь товар у Линдермана –

закачаешься, никакого подвоха и суррогата. Дальше все

устраивала сама жизнь. И с юридической точки зрения это был

очень даже существенный момент. Линдерман вовсе не

заставлял девушек вступать в интимные отношения с жирными

котами. Но что он мог поделать, если между разнополыми

существами возникали романтические или какие-то другие

влечения? Не мешать же им, в самом деле!

Дело другое, если контакт, так сказать, происходил, или, скажем,

кто-то из линдермановских клиентов вдруг понимал, что такой

контакт неизбежно наступит в самом скором времени. В этом

случае полагалось внести в кассу Линдермана скромный

гонорар, и для клиентов это вовсе не было неожиданностью.

Кстати, вниманию юристов и правоохранительных органов: он

никогда не назначал им никаких цен и тарифов. Просто они что

то слышали от своих знакомых о том, что так положено, а те, в

свою очередь, от других знакомых... Так потихоньку бизнес и

не любил, как и каждая свободная личность, – шантаж и угрозы.

Но с реалиями российской жизни нужно было как-то мириться. В

результате Линдерман открыл для себя некоторые выгоды даже

и в этом раскладе. Оказывается, можно было использовать

разведданные, собранные от девочек, в качестве выкупа за

спокойную (или относительно спокойную) жизнь на свободе. В

этом случае в определенной степени экономились деньги,

предназначенные для того же выкупа. Это, конечно, было

плюсом. Но если откровенно, минусов на этой стезе все-таки

было больше.

Во-первых, Жене приходилось постоянно скользить во время

вербовочно-профилактических бесед с товарищами из органов, а

органов в последнее время стало так много, что в результате он

искренне запутался в том, кем именно он завербован и на кого

работает, а кого просто водит за нос. При этом нужно было еще

всегда держать в памяти, какую информацию он сливает по

какому разу, а также четко помнить – кому за деньги, а кому за

хорошее отношение. Во-вторых, один раз какие-то бандиты

хорошенько отколошматили Линдермана около его собственного

дома, и с тех пор он передвигался в сопровождении мощной

охраны – почище, чем у нефтяных королей или там у премьер

министра. Денег на эту охрану уходила уйма, но деваться было

некуда. Линдерман подозревал, что налетчиков нанял один из

его клиентов, которому неблагодарная девица, наверное, напела

про своего благодетеля каких-нибудь гадостей, только чтобы

самой выглядеть в розовом свете.

Конечно, можно было бы и вовсе забросить эту компроматную

стезю и сосредоточиться на основном любимом деле. Но это

только так кажется, что можно. На самом деле нельзя. Уже ни

один здравомыслящий человек, не говоря уже о сотрудниках

органов, не поверил бы, что Линдерман не располагает

компроматом. Атак, при ином раскладе, глядишь – и завязал бы

Женя с этой паскудной побочной деятельностью. Хотя нет, не

завязал бы. Все-таки деньги она приносила неплохие.

Да и вообще неприятные стороны всегда есть в любом бизнесе.

По большому счету Линдерману было грех жаловаться на

жизнь... До того момента, пока не случилась эта беда на

вечеринке у Милорадова.

прекрасная чувственная музыка, его девочки отошли в

отдельную комнатку, чтобы подготовиться к показательным

выступлениям. Все шло как по маслу. Жирные коты роняли на

ковры слюну, ожидая их выхода, и вдруг этот кошмарный вопль.

Он даже не понял, что это кричат его девочки. Это кричали

какие-то животные. Потом раздался грохот и звон стекла. Потом

из комнатки выбежали Кэт с Марусей. Дверь в комнатку осталась

распахнутой, и первый заглянувший в нее – кажется, это был

кто-то из Думы – резко схватился ладонью за лицо и согнулся в

три погибели. Наконец Кэт выдохнула почти неслышно, но все

услышали, как будто она прокричала это:

– Киру убили...

* * *

Линдерман понял, что должен будет первым войти в комнатку.

Ноги не шли и не гнулись. Словно какой-то персонаж из

мультфильма, он доплелся до двери и стоически заглянул

внутрь. Кира лежала на полу, а на ее голубой блузке

растекалась кошмарная темная кровь. Кровь лилась и откуда-то

из-под нее.

* * *

Линдерман сидел в кресле и привыкал к новой реальности, а

заключалась она в том, что лучшие страницы его жизни были

уже навсегда перевернуты и отлистать их обратно теперь не

представляется никакой возможности. Откровенно говоря, по

сравнению с этим открытием все остальное уже не имело

никакого смысла. Даже убийство, случившееся только что в

нескольких метрах от него самого, его особенно не волновало. И

уж совсем не интересно ему было, кто убил Киру и каким

образом вообще убийца мог проникнуть на такую виповскую

вечеринку, охраняемую не хуже, чем секретные переговоры

российского президента.

Женю Линдермана одним росчерком пера вычеркнули из

короткого списка персон, которые имеют право наслаждаться

благами этой жизни. Даже то обстоятельство, что он пока еще

находился в особняке Милорадова, объяснялось сейчас не

– То есть как? – выдохнул Линдерман.

Врач обвел тяжелым взглядом собравшихся.

– Это что, такой веселый розыгрыш на вечеринке – с участием

«скорой помощи»? – нехорошим голосом спросил он.

– Какой розыгрыш, о чем вы говорите!.. – изумился

металлургический магнат Милорадов, вспомнив наконец, что он

хозяин вечера.

– Там же кровь! – простонала Кэт.

Услышав про кровь, врач слегка оживился и вернулся в комнату.

Он вышел оттуда, демонстрируя обществу свой указательный

палец, запачканный в крови. Кэт и Маруська зарыдали в полный

голос.

– Это не кровь, – сообщил врач. – Это краска.

– Коньяку, – еле слышно сказал Линдерман, не вставая с кресла.

– Что? – не понял Милорадов.

– Коньяку! – вдруг страшным голосом заорал на магната

Линдерман и даже не успел испугаться собственного поступка.

Самое смешное, что и Милорадов уже ничего не соображал, а

потому быстрыми шажками официанта добежал до ближайшего

столика и, плеснув в большой фужер лошадиную дозу коньяка,

услужливо поднес его Линдерману.

9

Когда врач «скорой помощи» сказал про краску вместо крови,

Линдерман даже почувствовал возмущение. Трагедия, в которую

он только что так искренне поверил, оборачивалась каким-то

глупым фарсом. Но самое страшное, что трагедия лично для

него – Жени Линдермана – вовсе не прекратилась с известием о

том, что нет никакого трупа, а также нет никакой крови. В общем

то получалось теперь, что и убийства никакого могло вовсе и не

быть, но, откровенно говоря, кардинальным образом это ничего

не меняло. Несчастного случая, который только что произошел с

карьерой Линдермана и его агентства «Мадемуазель Икс», это

вовсе не отменяло. Кошмар только-только начинался.

В какой-то момент Линдерману показалось, что все, что могло с

ним случиться самого ужасного, уже случилось. На самом же

деле впечатление это было ошибочным. Всего случившегося он

еще не знал. И наверное, хорошо, что не знал, потому что

топ-моделью, великосветской дамой с аристократическими

корнями нескольких поколений, интеллектуалкой, способной

беседовать на любые темы, и даже кроткой девушкой, о которой

всякий мог сказать, что она может составить надежное счастье

любому достойному джентльмену.

Надо признаться, с самого начала, когда Мелисса только

постучалась в дверь модельного агентства «Мадемуазель Икс»,

Линдерман не сумел распознать в ней признаки товара

экстракласса. Скорее, он купился на ее рыжие волосы.

Блондинок у него в агентстве было навалом, темноволосых тоже

хватало, а вот натуральных рыжих до сих пор было всего две.

Между тем для палитры нужны были разные краски. Особенно

впечатляющими выглядели показательные выступления

агентства на всякого рода вечеринках, на которых были

представлены все масти.

Сидя за столиком ресторана на Рублевском шоссе, Линдерман

задумчиво покусывал нижнюю губу и наблюдал за легким

фурором, который производила Мелисса. Со стороны он

напоминал толстого кролика, жующего травку. Публика в тот

день была не так чтобы самого высшего класса – пяток довольно

затертых народных депутатов, не слишком часто мелькающих на

голубых экранах, парочка бывших министров, занявшихся

частным нефтяным бизнесом на птичьих правах, с десяток

эстрадных исполнителей, ошибочно считающих себя поп

звездами первой величины, а также две эстрадные знаменитости

из разряда «незатухающих звезд». Были еще какие-то

продюсеры, банкиры, киноактеры, два излишне веселых

милицейских генерала – они были, разумеется, в гражданских

костюмах, но уж кто-кто, а Линдерман узнал их сразу. Еще по

залу с мрачно-загадочным лицом шнырял время от времени не

сразу узнаваемый телеведущий разных шоу на разных каналах.

Но в основном тусовка состояла из околосветской публики.

Ожидали еще, правда, приезда скандальной Балерины, но это

было интересно только поначалу, когда еще ожидался приезд ее

молодой и дерзкой Соперницы. Интерес был совершенно

понятен. На одном из светских раутов, когда Балерина в новом

белом платье сидела со своим очередным суженым, уведенным

накануне от Соперницы, имел место очень яркий эпизод. В зал

вошла улыбающаяся Соперница, подошла к влюбленной паре и,

перепадало обслуживание огромных государственных заказов и

контрактов. Во всяком случае, ни с какими темными

финансовыми аферами и серыми схемами имя Кадочникова

связано не было, а потому вопрос о происхождении его

капиталов так и оставался висеть в воздухе.

– Одно слово – парашютист! – многозначительно сказал

однажды Линдерману доверенный человечек из банковских сфер

и показал пальцем куда-то наверх, в небо, откуда, вероятно,

недавно и спрыгнул на московскую землю банкир Кадочников.

* * *

Понятное дело, Люська Волкова, по кличке Мелисса, ни о чем

подобном подозревать не могла. Ей просто сразу понравился

банкир Кадочников. Впрочем, это как раз Линдермана

интересовало меньше всего. Куда важнее было то, что и банкир

Кадочников немедленно положил глаз на Мелиссу. Раз... и он

уже предложил ей шампанское. Два... и они уже сидят за

отдельным столиком вдвоем и воркуют, точно голубки. Три... и

наш недосягаемый банкир повел Мелиссу куда-то на открытый

воздух. «Ай да девка!» – одобрительно подумал Линдерман и тут

же озабоченно вспомнил, что неплохо бы успеть, пока не поздно,

подкорректировать с ней условия контракта.

О том, что условия менять уже поздно, Линдерман понял прямо

на следующий день. Мелисса собрала вещи и вежливо

уведомила своего патрона о том, что переселяется в загородный

особняк банкира Кадочникова. Такой прыти в агентстве

«Мадемуазель Икс» еще никогда не видели.

Линдерман расстроился, конечно, но нельзя сказать, чтобы

очень. Контракт он переписать не успел, но всего заранее не

угадаешь, а Мелисса и так принесла значительную прибыль

агентству – и настолько быстро, что и вкладываться-то в нее

почти не пришлось.

Таким образом, можно смело сказать, что из всех воспитанниц

агентства «Мадемуазель Икс» как раз с Мелиссой Женя

Линдерман был знаком меньше всего, – в общей сложности она

пробыла в агентстве не больше месяца. Свои юридические дела

с Мелиссой Женя так пока и не закончил. Он пожадничал,

надеясь все-таки перехитрить барышню с суммой, обозначенной

этого пришлось вызывать полицию. Произошло нечто кошмарное

и, как всякий кошмар, совершенно неожиданное.

* * *

Когда девушки уже научились потихоньку ездить на скутерах,

начались съемки. Девушки выезжали из-за живописной скалы,

летели на камеру, стоявшую на пляже, а затем резко

разворачивались, окружая себя стеной пены, и неслись в

открытое море. Их силуэты в конечном итоге скрывались за той

же живописной скалой. Два дубля прошли нормально, а после

третьего из-за скалы по команде из мегафона вернулись только

две наездницы – блондинка и брюнетка.

– А где рыжая? – спросил в мегафон режиссер.

С берега было видно, как обе девушки замотали головами,

оглядываясь во все стороны, а потом жестами показали, что

никого не видят.

– То есть как? – спросил растерянным голосом режиссер уже

сам себя.

Молодые спортивные турки быстро повскакивали в свои

моторные лодки и понеслись, рассекая волны, кто за скалу, кто в

глубину моря. Вернулись они ни с чем. Мелисса пропала.

Приехавший во главе полицейского наряда толстый инспектор

средних лет важно надувал щеки, хмуро смотрел в морскую даль

и охотно объяснял съемочной группе через переводчика, что

тело теперь так быстро не найти. Тело сначала относит на

«дальнюю воду» – глубину, – а затем уже прибивает к берегу. Но

происходит это не быстро, как правило, через несколько дней.

По голосу инспектора чувствовалось, что практика у него по этой

части была большая. «Впрочем, – многозначительно поднял

палец инспектор, – если девушка зацепилась за скутер, то

вдвоем они уже вряд ли всплывут, так что надежд отыскать тело

даже через несколько дней не так уж и много». Младшие

полицейские уважительно слушали своего шефа и послушно

кивали головами при каждой его умной реплике. Блондинка и

брюнетка в голос плакали друг у друга на плече.

10

его беспокоил. Дело даже было не в этом милицейском

полковнике с генеральскими повадками, почему-то оказавшемся

ночью в районном управлении внутренних дел. Куда больше

Линдермана беспокоил молодой мужчина в штатском, сидевший

теперь за его спиной. С виду он был одет весьма скромно, но

скромность эта была рассчитана на простачков из районной

управы. Неброская одежда этого странного джентльмена

уверенно тянула на несколько тысяч долларов. Если полковник

ни о чем таком даже не догадывался, то уж Линдермана на этот

счет не проведешь. Милиционеры так не одеваются. Чекисты

тоже. А на адвоката мужчина совсем не был похож.

– Может быть, вы все-таки нам что-нибудь объясните? –

прищурился полковник.

– Господи, мне бы кто-нибудь хоть что-то объяснил!.. – искренне

взмолился Линдерман.

– Давайте подумаем вместе, – предложил полковник.

– Давайте. – Линдерман с готовностью придвинул стул к столу,

за которым сидел полковник.

– Какие версии вам кажутся наиболее вероятными?

– Понятия не имею, – честно сказал Линдерман.

– А вы думайте, думайте! – посоветовал полковник и откровенно

добавил: – Куда хуже будет, если эти версии предложу вам я.

– Понял, – кивнул Линдерман. – Может, какой-нибудь маньяк, а?

– Маньяк? – улыбнулся полковник. – Настолько маньяк, что за

одной из ваших девиц даже съездил в Турцию, да?

– Ну а что? Может быть, это какой-то богатый маньяк... – с

надеждой сказал Линдерман. – Есть даже мотив...

– Какой же?

– Все три девушки были рыжими...

– Прямо Конан Дойл какой-то... В принципе исключать такого

нельзя, – согласился нехотя полковник. – А еще?

– Еще не знаю, – грустно сказал Линдерман.

– Может быть, у вас есть недоброжелатели? – ласково спросил

полковник, заглянув Линдерману в глаза.

– У кого же их нет?

– Так если поискать в этом направлении? Скажем, конкуренты?

– Конкурентов у меня нет, – с некоторой даже гордостью сказал

Линдерман. – Бизнес уникальный.

– Ну, так уж и уникальный! – пожурил его полковник. – Стоит

* * *

Когда Линдерман покинул здание управления, из джипа его

охраны вышел Соловьев и радостно поприветствовал патрона:

– Выпустили, шеф?

Соловьев был у Линдермана начальником охраны, но в свое

время настоял на том, чтобы официально его называли

начальником службы безопасности. Сейчас Линдерман об этом

вспомнил. На милицию у него надежды не было. Почему бы и не

попробовать?..

* * *

...Выслушав от Линдермана мрачную хронику происшествий,

Соловьев нахмурился и назвал сумму, в которую обойдется

собственное расследование.

– Ну и катись отсюда, – ответил Линдерман. – Я за такие деньги

сам в тундре волка до смерти загоняю.

Соловьев обиделся и замкнулся в себе. На следующий день он

назвал гонорар вдвое меньше. Но Линдерман, будучи

рачительным хозяином, решил еще подождать. Он согласился

только на третий день, когда сумма вознаграждения за

специальную операцию службы безопасности была снижена

вчетверо...

* * *

– ...Насчет рыжих это он верно подметил, – сказал мужчина в

штатском милицейскому полковнику, когда Линдерман покинул

следственный кабинет.

– Ты что, веришь в маньяка?

– В маньяка я не верю, – задумчиво сказал Воронцов. – А в том,

что рыжий цвет в природе довольно редкое явление, – вот в

этом я совершенно уверен.

– Между прочим, банк господина Кадочникова еще более редкое

в природе явление, чем рыжий цвет, – загадочно заметил

полковник.

11

* * *

Вообще-то Воронцов в это явление верил, но как раз в этом

случае веру его что-то смущало, хотя пока он еще не

разобрался, что именно.

– Я вообще побаиваюсь женщин, – поделился Воронцов.

– Вот как? – удивился Кадочников не столько самому факту

боязни, сколько такой откровенности со стороны гостя.

– Пока мужчина одинок, у него нет слабых мест. По крайней

мере вычислить их сложно.

– Наверное, это специфика вашего ведомства, – хмыкнул

Кадочников.

– Я думал, у банкиров те же проблемы, – весело заметил

Воронцов. – Тем более когда речь идет о таком банке, как ваш.

– Что вы имеете в виду? – В глазах Кадочникова быстро

мелькнул и так же быстро спрятался отчетливый холодок.

– У вас же довольно крупный банк, не так ли? Мне всегда

казалось, чем больше денег, тем больше осторожности...

– Да, в первую двадцатку мы входим. – Кадочников внимательно

посмотрел на своего гостя и на всякий случай уточнил: – Если вы

это имеете в виду.

– А что же я еще могу иметь в виду? Заодно уж, Владимир

Павлович, расскажите мне поподробнее о банке «Феникс».

– Охотно, – с явным неудовольствием сказал Кадочников. –

Только ответьте мне: вы всерьез полагаете, что это поможет

вашему расследованию?

– Еще как, – кивнул Воронцов.

– То есть вы хотите сказать... Вы хотите сказать, что

исчезновение девушек как-то может быть связано...

– Точнее будет сказать – похищение девушек. Да, у меня есть

самые серьезные основания полагать, что эти похищения

связаны со спецификой вашего банка, уважаемый Владимир

Павлович.

На этот раз Воронцов убрал вежливую улыбку со своего лица.

– Вот как? – Кадочников забарабанил пальцами по столу.

– Владимир Павлович, по-моему, мы зря теряем время.

Банкир вышел из-за стола и принялся мрачно ходить из стороны

в сторону по огромному кабинету. Наконец он остановился перед

Воронцовым и посмотрел на него в упор:

комиссар их все-таки подписал, после чего его подчиненные

смогли отправить официальное уведомление о случившемся в

российское консульство в Анталии. Полицейские бумаги получил

консульский клерк, который еле-еле понимал турецкий язык. Он

так и не смог понять, что трупа утопленницы не нашли. Так что, с

одной стороны, он считал, что тело есть. С другой – ему совсем

не хотелось заниматься грустными вопросами морга и

транспортировки тела на родину. Поэтому он решил подложить

это дело молодому специалисту, который начал работать всего

месяц назад. К тому же тот вроде бы немного понимал турецкий.

Но как раз сейчас молодой специалист находился в местной

командировке и должен был вернуться только на следующий

день. Так что клерк молча положил бумаги на стол коллеги. Но и

это обстоятельство, как потом обнаружилось, никак не смогло бы

хоть сколько-нибудь ускорить развитие событий. В гостиничной

анкете рукой Мелиссы был вписан ее домашний адрес в России

– городок Тутаев в Ярославской области. Именно эти данные

полиция и передала в консульство. Но до городка Тутаева

бумагам из Турции было еще идти и идти.

Режиссер съемочной группы, снимавшей рекламный ролик,

узнав в полиции, что вся информация отправлена в российское

консульство, и поняв, что он в этом деле больше не нужен, а

рыжую Мелиссу теперь уже не вернуть, глухо запил и скоро

перестал узнавать собственных сотрудников. Некоторое

облегчение он, впрочем, почувствовал только однажды, когда

ассистентка доложила ему, что нужный дубль с участием

Мелиссы все-таки успели отснять.

Возможно, прошло бы еще немало времени, прежде чем сигнал

тревоги наконец прозвучал в Москве, если бы в дело не

вмешалась незаметная невзрачная мышка – гримерша из

группы, которая работала с девушками во время съемки.

Мелисса успела ей рассказать про агентство, в котором она

работала, и та случайно запомнила название. Интересно, что

про своих подруг и тем более жениха рыжая модель в своих

рассказах даже не упомянула. Гримерша, конечно, не

догадывалась, как ведутся дела в полицейских и консульских

кабинетах, но чисто по-женски решила на всякий случай

позвонить в Москву и рассказать о том, что произошло. Она

потратила немало денег, чтобы обнаружить через справочные

тревоги.

* * *

Когда российскому консулу в Анталии сообщили, что его ждет

посетитель из Москвы по поводу утонувшей гражданки Волковой,

он только недовольно хмыкнул. Он не любил встречаться

лишний раз с родственниками погибших здесь наших граждан. А

погибали они, между прочим, с его точки зрения, не так уж и

редко. Правда, обычно это случалось в автокатастрофах с

участием местных автобусов. Еще было несколько загадочных

случаев, когда граждане Российской Федерации просто

пропадали. Как правило, случаи эти так ничем и не

заканчивались, в том смысле, что граждан так и не находили.

Поэтому мотивы этих исчезновений так и оставались до сих пор

невыясненными.

Выйдя к гостю из Москвы, консул сразу насторожился и

подобрался. Он уже достаточно давно работал в консульской

службе для того, чтобы развить отличную рабочую интуицию.

Поджарый мужчина в приемном холле консульства явно не

относился к категории убитых горем родственников. Более того,

консулу достаточно было одного взгляда в глаза посетителя,

чтобы примерно догадаться, какое ведомство он представляет.

Консул помрачнел. Такой визит сулил большие неприятности и

множество организационных хлопот, не говоря уже о море

отчетов, которые теперь придется писать. Значит, этот охламон

что-то прозевал, с раздражением подумал он о своем клерке,

готовившем бумаги по утопленнице. Значит, никакая эта Волкова

не рекламная модель. Рекламой в том ведомстве, откуда прибыл

посетитель, не занимаются.

– Кофе? Чай? – услужливо спросил консул, протягивая руку к

открытой двери своего кабинета. Секретарша удивленно подняла

брови. «Дура! – подумал консул. – Кругом одни идиоты».

Как и следовало ожидать, посетитель, ничуть не удивившись

такому приему, бесцеремонно присел прямо на рабочий стол

консула и посмотрел на него скучными глазами:

– Место происшествия кто-нибудь осматривал? В полиции кто

нибудь был?

– Я сейчас все объясню... – суетливо заговорил консул, но

серьезная тема для размышлений?

По старинному Донскому кладбищу он мог бродить часами.

Больше это место напоминало даже не кладбище, а музей под

открытым небом. Со временем территория монастыря

превратилась в своеобразную кунсткамеру. Здесь странным

образом сохранялись кусочки истории. Например, когда-то

разобрали Триумфальную арку, которая теперь стоит на

Кутузовском проспекте. Ее разобрали, чтобы потом собрать

снова, но при этом многие детали – скульптуры и барельефы –

почему-то оказались лишними. Тогда их привезли и оставили в

Донском монастыре. Еще здесь стояли желтые столбы с

воротами из одной княжеской усадьбы. Ворота были культурной

ценностью, поэтому их тоже привезли сюда. Они стояли перед

входом в небольшую рощицу с райскими яблонями. Сами ворота

были почему-то закрыты на замок, но никакого заграждения

вокруг них не было. Ворота стояли как памятник.

А еще на кладбище Донского монастыря можно было увидеть

очень интересные памятники.

Один из них как раз и рассматривал сейчас Воронцов. Это был

памятник человеческому эгоизму. На солидной плите еще в

девятнадцатом веке был выбит любопытный текст. Из него

следовало, что под этим камнем покоится жена действительного

статского советника, потомственного дворянина, почетного

гражданина, кавалера таких-то орденов, безутешного отца и

супруга... Информации на камне было так много, что собственно

места для имени почившей супруги статского советника так и не

осталось. При этом скульптура, установленная здесь

безутешным супругом, изображала как раз его самого, но уж

никак не его жену.

Любопытный был статский советник, подумал Воронцов. В этот

момент он увидел, как на дорожке появился еще один

посетитель. Это был пожилой высокий мужчина с довольно

живым взглядом. Заметив Воронцова, мужчина приветственно

помахал ему рукой.

– Откуда вы узнали, что я здесь? – с удивлением спросил

Воронцов.

Мужчина развел руками – дескать, даже не спрашивайте. Вопрос

действительно был лишним.

– Интересно, что же такого должно было произойти, чтобы вы

обстоятельствах. Воронцова тогда пригласили для консультации

во Францию. Речь шла о деле Фатимы, впрочем, не столько о

нем самом, сколько о шагах, которые могли бы помочь вернуть в

Россию очень известную и знаковую для нее икону. История ее

была переплетена с историей трех секретов Фатимской Девы

очень тесно. Вот тогда-то на горизонте и нарисовался

обаятельный Джузеппе, потому что секретная служба Ватикана

слегка занервничала, узнав, что русские проявляют активность,

связанную с Фатимой.

– Вы что же, хотите сказать, что теперь секретная служба

Ватикана заинтересовалась русскими барышнями? Наконец-то! –

хмыкнул Воронцов.

– Почти что так... Как мы теперь понимаем, Торно приехал в

Россию исключительно потому, что его интересовал здесь один

банкир.

– И это, разумеется, тот самый близкий вам банкир, у которого

пропала его девушка?

– Причем пропала через некоторое время после того, как на

нашего банкира всеми силами пытался выйти Торно. Забавно,

правда?

– Как бы меня из-за этих ваших забав не уволили со службы, –

заметил Воронцов. – Хотя бы какие-то приличия в библиотеке

мне нужно соблюдать. Прошлый раз меня там не было почти

месяц...

– Приличия мы соблюли, – сказал мужчина и протянул

Воронцову маленькую серенькую бумажку. Бумажка извещала,

что гражданин Воронцов А. В., согласно Закону о всеобщей

воинской обязанности, призывался на военные сборы сроком на

два месяца.

– И в какие же войска вы меня определили?

– А это в повестке не указывается.

* * *

Они договорились встретиться на следующий день, когда должен

был прилететь человек из Турции. Но встретиться пришлось в

тот же вечер. Все контакты и передвижения Линдермана теперь

на всякий случай отслеживались. Поэтому информацию о

похищении еще одной сотрудницы агентства «Мадемуазель Икс»

воронцовский сосед посмотрел через грязное окно на широкие

российские просторы и с каким-то необъяснимым подъемом

сказал:

– Куда катимся!..

Он явно имел в виду не поезд.

– Двадцать первый век, – неуклюже вставил Воронцов, не зная,

что еще сказать в этой ситуации.

– Во-во, – неодобрительно заметил сосед. – Допрыгались...

И налил по второй.

* * *

«Три девицы под окном... – вспомнил наконец Воронцов

правильную рифму, находясь уже в городе Тутаеве Ярославской

области. – Пряли поздно вечерком... „Кабы я была царицей“, –

говорит одна девица... Вот с этого у нее и начались в жизни

большие неприятности. Потому что царь-батюшка у нас какой-то

оказался мутный. И банк его непонятный.

Жила себе первая девица Люська Волкова в этом тихом городке

и горя не знала. Но начиталась она журналов, насмотрелась

вредных программ по телевизору, и потянул ее черт в Москву –

стать моделью, а потом и вовсе царицей...»

Вот и нужный адрес. Улица Коммунаров, двенадцать. Длинный

бревенчатый дом состоял из двух этажей и покосился сильно на

сторону, судя по его виду, уже несколько лет назад. Таблички у

входа сообщали, что в доме проживали несколько семей сразу.

Была тут и фамилия Волковых.

Не так уж много в этом доме собирался узнать Воронцов. Хоть

что-нибудь, хоть какую-нибудь информацию про закадычную

подругу или про тайного друга. Все, что угодно, потому что в

Москве Люся Волкова умудрилась не оставить никаких следов

своей личности. Но и этого Воронцову не удалось. Хотя как

посмотреть...

* * *

– Вам кого? – спросила девчонка лет десяти.

– Мне бы Люсю, – сказал Воронцов. Дальше план был простой.

Он с ней познакомился в Москве, она ему дала этот адрес. В

1996». Портрета на могиле не оказалось. Портрет ему показали

до этого в доме на улице Коммунаров. Ничего общего у него с

московской Люсей Волковой, конечно, не было.

Как такие дела называются в милиции? «Глухарь» – в смысле

глухо, то есть ни следов, ни зацепок, ни намеков. В странной

сыскной карьере Александра Воронцова, а еще вернее сказать –

в его параллельной жизни, о которой не было ничего известно

никому из посторонних, «глухарей» до сих пор еще не было.

Может быть, так все бы и закончилось на этой мертвой точке, так

бы ничего и не сдвинулось с места, если бы не чистая

случайность. Если бы загадочные приключения не продолжали

преследовать несчастного директора модельного агентства,

жуликоватого светского сводника Женю Линдермана.

13

Женя Линдерман тосковал в Каннах. Его не радовали ни

Лазурный берег, ни ласковое Средиземное море, ни уютные

открытые кафешки на набережной.

Во-первых, срабатывало проклятие полковника. Прав полкан.

Деловая репутация Жени Линдермана дала глубокую трещину –

его начали сторониться. Пока с ним еще продолжали

здороваться, но приветствия эти были холодны как лед. Причем

при каждой встрече с давними знакомыми, которые теперь лишь

слегка кивали ему, отчетливо слышалось: «Я здороваюсь с

тобой, Линдерман, только потому, что я хорошо воспитан. Не

более того».

В Каннах происходила грандиозная тусовка под названием

«Русский фестиваль», на который съезжались все нужные

Линдерману клиенты – массивные фигуры из министерств и

ведомств родного Отечества, начинающие магнаты и

состоявшиеся олигархи, которые мерились здесь стоимостью

своих яхт, а также всякая сопутствующая шушера в виде

творческой интеллигенции с именами. Именно здесь с особым

русским размахом отмечались нужные дни рождения, юбилеи и

помолвки. Здесь завязывались знакомства и контакты, здесь на

новичках ставили штамп, подтверждающий их принадлежность к

высшему обществу. И именно сюда каждую осень стремились

душа и тело Линдермана. Только на этот раз его треснутая