Глава 1

Патриция понятия не имела, где находится ее собственный

столик. Не следовало оставлять Роберту очки. Она поняла, что

ошиблась, едва мужчина заговорил. Но девушка уже уселась на

стул, услужливо пододвинутый незнакомцем, и с облегчением

сбросила правую туфельку: обувь жала невыносимо.

— Как мило с вашей стороны составить мне компанию, — Голос

был низкий, чуть хрипловатый, с явным британским акцентом.

— Ой, простите! — Девушка прищурилась, стараясь разглядеть

его. Тщетно. Лицо незнакомца расплывалось; кажется, волосы у

него темные. По крайней мере, не светлые, как у Эммануэла

Ритта, который дожидается ее за столиком и, надо полагать, уже

беспокоится по поводу ее долгого отсутствия. — Простите, я

ошиблась.

— И ошибка эта — воистину подарок судьбы. А я-то сокрушался,

что вечер придется провести в одиночестве! — Господи помилуй!

Неужели он счел ее одной из тех женщин, которые нарочно

ходят в рестораны, чтобы подцепить себе пару?

— Вы не поняли. Я вернулась к чужому столику. — Девушка

нервно оглянулась вокруг: посетители ресторана сливались в

сплошную безликую массу. Не надо было выходить. Но с

необходимостью посетить дамскую комнату не поспоришь, и

когда леди за соседним столиком сказала:

"Извините, я сейчас вернусь", Патриция проворно вскочила и

устремилась за ней. Выйдя из дамской комнаты, она, должно

быть, свернула не туда, — Поймите же, — продолжала она

объяснять, — у меня… у меня проблемы со зрением.

— Это при таких-то глазах! Ни за что бы не догадался. —

Молодой человек придвинулся поближе и впился в нее взглядом.

— Огненно-рыжие волосы и зеленые русалочьи глаза —

потрясающее сочетание!

инвалидов. Но ваша проблема, сдается мне, совсем иная:

тщеславие!

— Тщеславие? — Девушка уставилась на собеседника во все

глаза. До сего дня никому и в голову не приходило упрекнуть ее

в этом.

Напротив, мать всегда говорила, что именно тщеславия ей

недостает.

— Вы будете отрицать, что нарочно оставили очки дома, чтобы

показаться привлекательнее? — В голосе незнакомца

прозвучала насмешливая нотка.

Девушка вспыхнула.

— Не ваше дело, — отрезала она. — Я сама справлюсь. Если

бы вы были так любезны отыскать мою туфельку…

Незнакомец расхохотался во весь голос.

— Бог ты мой! Вы хотите сказать, что и обувь потеряли?

— Видите ли, это туфли моей матери, она носит обувь на

полразмера меньше, чем я… — Патриция умолкла на полуслове.

Для чего она все это объясняет совершенно постороннему

человеку? — Да прекратите, наконец, смеяться и помогите мне!

— Как прикажете, — отозвался он, исполняя несложное

поручение. Она вздохнула с облегчением, едва ее нога

соприкоснулась с неуловимой туфелькой. Но следующие же

слова собеседника тут же повергли девушку в состояние полного

ужаса. — Я вижу джентльмена, отвечающего вашему описанию:

он глядит на нас через зал, и взгляд этот дружелюбным не

назовешь.

— О Боже! — Патриция втиснула ножку в лакированную лодочку

и попыталась встать.

— Подождите! — Молодой человек потянулся через стол и

крепко сжал ее руку. — Ваше имя и адрес?

— А вам зачем?

— Поскольку вы все везде забываете, адрес может пригодиться

па случай, если мне придется возвращать забытую вещь…

браслет, или туфельку, или…

— Вам я ничего не оставлю, не рассчитывайте. И очень надеюсь

на то, что больше вас не увижу!

— Если бы вы меня сейчас видели, — фыркнул он, — то вас бы

сейчас здесь не было.

Патриция вырвала руку и встала. Нужно бежать от этого

— Нет, просто нахал каких мало, — резко отозвалась она,

возмущенная бесцеремонностью незнакомца. О том, что

досадный эпизод произошел в первую очередь по ее же вине,

Патриция предпочла забыть. Помнила только о том, что наглец

похитил у нее несколько драгоценных минут: а у нее так мало

времени, чтобы убедить Эммануэла спонсировать модный

магазинчик. Роберт затратил столько труда на то, чтобы эта

встреча с его боссом все-таки состоялась!

"Ритт вложит деньги во что угодно, если дело сулит прибыль", —

говорил ей Роберт. Патриция была уверена, что маленький

магазинчик модной одежды в Мел-Велли окажется выгодным

предприятием. Но девушке не удалось убедить банк и

министерство малых предприятий. При отсутствии собственного

капитала весь ее оптимизм — пустой звук…

Ну не глупо ли? Зачем человеку одалживать деньги, если они и

без того есть? Небольшая сумма, оставшаяся от страховки отца,

прежде добавлялась к тому, что зарабатывала Патриция,

выполняя небольшие заказы для лавки "Золотой наперсток".

Теперь страховочные деньги иссякли, и ее мучил страх. На ее

жалкие доходы особо не проживешь, и если с матерью случится

очередной приступ…

— Кофе, мисс Олтмен? Десерт?

— Просто кофе, спасибо. Ах, нет, подождите! — Девушка

подняла глаза па официанта, наливающего ей кофе. — Нет ли у

вас творожного пудинга? — Патриция не любила творожный

пудинг, но над пудингом можно посидеть, растягивая беседу.

Возможности поднять вопрос о модном магазинчике до сих пор

не представилось, да и страшновато было заводить об этом

речь. "Не набрасывайся на него сразу с деловым предложением,

— предостерегал Роберт. — Хотя бы раз в жизни постарайся

очаровать собеседника. Следуй примеру матери".

— Я о вас столько слышала, — проворковала Патриция в самом

начале вечера, когда Роберт ее представил. Она попыталась

улыбнуться так, как улыбнулась бы в подобной ситуации Ирен,

постаралась обворожить взглядом. Но первые же слова

Эммануэла застигли ее врасплох.

— Роберт, да где ты прятал такую красавицу? — в голосе

бизнесмена прозвучало восхищение настолько явственное, что

Патриция покраснела. — Очень любезно с вашей стороны

сидела притихшая и подавленная. Голова у девушки слегка

кружилась, в то время как собеседник ее от мукомольной

фабрики перешел к кофейной плантации в Уганде, а затем к

разоряющейся скандинавской авиакомпании. Финансовый

магнат так запугал бедняжку, что за весь вечер она так и не

нашла в себе сил упомянуть про магазинчик.

Пора, решила, наконец, Патриция, когда подали кофе. Ее

единственный шанс, который может и не повториться… Если не

сейчас… — Мистер Ритт, — робко начала девушка, едва

официант отошел. — Мне хотелось бы попросить у вас совета.

— Что за двусмысленное выражение! Просит совета, а имеет в

виду деньги.

— Разумеется, дорогая моя.

— Я вот о чем думала… видите ли, я живу в Мел-Велли,

примерно в сорока пяти минутах езды от Стоктона. — Она

помолчала, поднесла к губам чашку и, наконец решившись,

перешла к сути просьбы. — Это превосходное место для

модного магазина. — Девушка рассказала о расположенных

неподалеку городках и стремительно развивающихся

промышленных предприятиях. Упомянула о непрерывно

растущем числе работающих женщин, о женах

высокопоставленных чиновников, что живут в Мел-Велли и

вынуждены ездить за покупками в Стоктон или в Сан-

Франциско. Постепенно воодушевляясь, девушка напрочь

позабыла о страхе перед собеседником, позабыла о том, что

нужно "вести себя как Ирен". Она снова стала Патрицией,

прямолинейной и резкой.

— Ну что ж, мисс Олтмен, — медленно проговорил Эммануэл,

когда девушка остановилась перевести дыхание. — Я вижу, вы

много думали над этим проектом.

— О да! — Девушка наклонилась к собеседнику, жалея, что не

видит его лица. Тон его был уклончив: непонятно,

заинтересовался он или остался безразличен.

— Вы спросили моего совета, и, говоря откровенно… — Ритт

умолк на полуслове, дожидаясь, чтобы официант расставил

десерт и подлил кофе. — Подумаем вот о чем. Маленький

магазинчик — это хорошо. Но, как я уже сказал, оценивая

возможности отдельного предприятия, следует охватить

ситуацию в целом.

несчастной и жалкой. Ничего не видит, ноги болят, ведет жалкую

беседу просящим тоном. Такое впечатление, что из- под нее

выбили опору! Что ей теперь прикажете делать? Шить — вот и

все, что она умеет.

— Вы часто бываете в Нью-Йорке, мисс Олтмен?

— В Нью-Йорке? Я там никогда не была.

— Ну не ужасно ли? Непременно нужно съездить. Жаль, что я

здесь проездом, мне очень хотелось бы увидеться с вами снова.

Может быть, устроим небольшую экскурсию? Я с удовольствием

покажу вам Нью-Йорк, а Нью-Йорку — вас. Послушайте, на

Бродвее сейчас идут превосходные шоу, и… о, а вот и Роберт.

Роберт, я пытаюсь убедить юную леди, что ей просто

необходимо побывать в Нью-Йорке.

Патриция обрадовалась Роберту. Ей хотелось выхватить очки у

него из кармана, сбросить туфли и уйти босиком. Но Роберт

присел за столик, заказал кофе, и еще полчаса девушке

пришлось мило улыбаться и вести светскую беседу, прежде чем

настал желанный миг.

— Спасибо за ужин, мистер Ритт, — вежливо поблагодарила

Патриция, когда они наконец встали из-за стола. — Я

восхитительно провела вечер.

— И я тоже. Надеюсь, мы не в последний раз ужинаем вместе?

Роберт, ты просто обязан убедить Патрицию поехать в Нью-Йорк.

Вы знаете, что она там не бывала? Мы непременно покажем ей

город.

Мартин Сазерленд допивал кофе и наблюдал, как Патриция

уходит в сопровождении двух мужчин. Она взирала на одного из

них с почтением и ловила каждое его слово.

А тот и рад!

Посмотри правде в глаза, одернул себя Сазерленд, если бы она

смотрела так на тебя, ты бы тоже возгордился.

Мартин внимательно пригляделся к ее светловолосому спутнику.

Самодовольный, надутый — все признаки преуспевающего

бизнесмена налицо. Именно такой тип производит неотразимое

впечатление на неуверенных в себе девушек. Вроде Патриции.

Сазерленд глубоко задумался. Неуверенная в себе. Да, точно.

Забыла очки… Растеряха. И наверняка не знает, что есть на

свете качества более ценные, более значимые, чем безупречная

внешность? Вздорная, малодушная, тщеславная! Благодарение

Девушка пощупала мягкую ткань платья — одно из лучших ее

творений. Теперь, прежде чем нести изделие в "Золотой

наперсток", придется отдавать его в чистку. А получит она за

него в магазине совсем немного — сколько бы за платье ни дали

сколько бы ни стоил материал, сколько бы времени и труда ни

затратила девушка на шитье. Вот будь у нее собственный

магазин…

— Впустую? Что ты хочешь сказать? Эммануэл не

заинтересовался твоим предложением? Он что, не дает денег?

Девушка уныло покачала головой.

— Проклятье, Пат! Мне так жаль… Я хотел помочь…

— Ты и помог. Если бы я не поговорила с Эммануэлом, я бы и

сейчас мечтала о несбыточном. Из сил выбивалась бы, стараясь

основать предприятие, которое, как он сказал, непременно

разорится. — Девушка вспомнила Ритта и его деловую хватку:

как решительно он обрисовал проблемы, которые даже не

приходили ей в голову! — Я рада, что смогла переговорить с

ним. Спасибо тебе, Роберт, — искренне поблагодарила она.

Роберт был ее лучшим другом, вроде старшего брата. Он жил по

соседству, отважно дрался с мальчишками, обзывавшими ее

"четырехглазиком". Водил на школьные дискотеки: других

кавалеров у бедняжки не было. Получив диплом бакалавра в тот

же самый год, когда она окончила школу, он тем же летом

женился на девушке по имени Сузан и переехал в Нью-Йорк. Но

молодые люди продолжали общаться, и два месяца назад, когда

Роберт приехал в Мел-Велли утрясать какие- то формальности

касательно продажи родительского дома, Патриция рассказала

ему о своих задумках.

Девушка очень обрадовалась, когда он перезвонил на прошлой

неделе и сообщил, что вместе с боссом окажется в Стоктоне во

вторник и, может быть, тот заинтересуется ее идеей…

— Я понимаю, как ты разочарована. — Роберт сочувственно

посмотрел на нее. — Мне ужасно жаль.

— Не говори так! Ты спас меня от полного разорения. Я

придумаю что-нибудь новенькое, получше, — заверила Патриция

бодро. Даже Роберту незачем знать, в каком отчаянном

положении она находится. Она быстро переменила тему и

принялась расспрашивать друга о Хиллари, его матери. — По

душе ли ей пришелся большой город?

пеньюар: Ирен никогда не забывала о такого рода мелочах.

Улыбаясь с ласковой снисходительностью. Патриция осторожно

попыталась убрать книгу.

— Ох, Пат, ты уже дома! — Длинные ресницы дрогнули. — Я

рада, что ты вернулась, дорогая. Мне так неуютно одной в

пустом доме, так страшно, я так нервничаю! Просто глаз не

сомкнула!

— Прости, мамочка. — Патриция забрала книгу и положила ее

обложкой вверх на стол. — Я вернулась и сейчас принесу чашку

теплого молока. Это поможет тебе заснуть.

— Спасибо, милая, как это славно! У меня крошки во рту не

было с самого ланча. Ох, радостьмоя, как ты заботлива, —

поблагодарила Ирен дочь, когда та подала ей салат. — А теперь

посиди рядышком и расскажи, как ты провела вечер. Как мило со

стороны Роберта познакомить тебя со своим боссом. Он

симпатичный? — полюбопытствовала она.

— О да. Очень славный.

— Я так рада, что ты хоть немного развлеклась, — похвалила

мать, изящным движением руки отставляя поднос в сторону. — А

уж какая ты сегодня была хорошенькая, Пат! Просто глазам не

верится. Хорошо, что Роберт заставил тебя снять эти

кошмарные очки. Какая жалость, что ты без очков ничего не

видишь.

— Ох, Ирен! Не надо об этом. В этом мне не повезло, что

делать! Судьба…

— Да, ничего не поделаешь, — кивнула мать. — Но эти очки все

лицо закрывают. Такие огромные и безобразные…

— Ну и ладно, — коротко рассмеялась Патриция. — Может, на

них смотреть и не особенно приятно, зато сквозь них смотреть

куда как полезно. — Не говоря уже о том, что с их помощью

можно отгородиться от нахалов, которым кажется, что

близорукость — это забавно!

Бедная мамочка, подумала девушка, убирая черные туфли

лодочки и рассматривая лежащие на туалетном столике

прелестные украшения, которые матери так редко приходится

теперь надевать. Ни тебе вечеринок, ни круизов. Единственное

доступное развлечение — это еженедельные партии в бридж:

любители бриджа no- прежнему сходились у них в доме каждый

четверг. Как мало удовольствий осталось у бедняжки в жизни. И

каблуках. Большую часть отведенного на игру времени она

проводила лежа на полу и усердно рисуя красавиц, которые

были похожи на ее мать и щеголяли в необычных,

фантастических нарядах, созданных воображением девочки.

Отец поощрял это увлечение, говоря, что у нее несомненные

способности в художественному творчеству.

Лучше бы он отправил меня в школу бизнеса, думала Патриция.

Делопроизводство куда более практично. Но, как она уже имела

возможность убедиться, Кевин Олтмен практичным человеком не

был. Иначе он бы не допустил, чтобы юридическая контора,

основанная его отцом, так быстро пришла в упадок. После того

как он взял контору в свои руки, постоянные клиенты мало

помалу исчезли, а новых почти не прибавилось. Теперь-то она

понимала, что отец просто- напросто не уделял юридической

практике должного внимания и тратил время на хобби: теннис и

резьбу по дереву.

Хотя контора разорялась, он и Ирен не считали нужным

сократить расходы и продолжали вести все тот же

экстравагантный образ жизни. Они ездили в круизы, устраивали

званые обеды, отдали дочь в лучшую школу. До самой смерти

отца никто и не подозревал о том, что финансовое положение

мистера Олтмена оставляет желать лучшего.

И как это юрист мог так запустить дело? С подоконника

Патриция взяла деревянную фигурку лебедя и провела

пальчиком по гладкой обточенной поверхности. Она вспомнила

отца: вот тот сидит на лужайке и увлеченно строгает или

выпиливает. Он обожал работать руками. Теперь-то девушка

понимала, что ему никогда не хотелось заниматься

юриспруденцией. Уступив отцовской воле — ее папа был

почтительным сыном, — он не смог преуспеть в деле. Может

быть, Кевин слишком привык зависеть от своего родителя,

привык считать, что надежно обеспечен до конца дней своих?

Патриция всей душой любила смешливого, беззаботного отца, и

принимала все его дары, не очень задумываясь, откуда они

взялись, как само собою разумеющиеся. Ох, если бы ей знать

раньше, как трудно отцу приходилось, как тот выкручивался,

занимал деньги под залог, чтобы содержать доставшийся по

наследству дом. А делал он это ради жены и дочери, чтобы дать

им куда больше, чем диктует необходимость. Девушка поставила

Не относясь к идее серьезно, он, однако, изложил свои мысли на

бумаге, а затем показал рукопись знакомому литагенту. Каково

же было его удивление, когда агент предложил ему выгодный

контракт от имени солидного американского издательства!

Воодушевленный, Мартин в считанные дни закончил черновой

план и установил для себя приблизительные сроки. Однако

работа как-то дальше не заладилась.

Не удавалось ему найти для рукописи ни времени, ни места.

Усадьба, что принадлежала его семье на протяжении многих

поколений, находилась меньше чем в сорока милях от

Кембриджа, казалось бы, чего еще желать? Но в усадьбе

постоянно толпились туристы — важный источник дохода, ведь

надо платить налоги, надо поддерживать ее в хорошем

состоянии, даже если никто там не живет.

Владели усадьбой Мартин и его старшая сестра Шарон. Шарон

жила с мужем и детьми в Калифорнии, а Мартин снимал

квартиру в Кембридже. Безусловно, он мог бы отправиться в

родовое гнездо и уединиться в какой-нибудь комнате. Но все

равно там он постоянно отвлекался на посетителей: молодого

психолога тянуло к людям. Вот какой-то старик любовно

проведет рукою по гладкому дереву перил, вниз по которым

Мартин часто съезжал ребенком, — и сразу же возникает

вопрос: интересно, почему старик так ценит дерево и отчего

печать скорби на его лице? Почему у этой туристки глаза

искрятся смехом, а у той — мертвы, как у рыбы? Шарон считает

его прирожденным наблюдателем, исследователем душ

человеческих. Разумеется, в городе тоже работать невозможно:

постоянно осаждают все те же пациенты, друзья, приятели по

клубу. И женщины…

— Со слабым полом у тебя всегда будут проблемы, милый

братец, — заявила ему сестра во время последнего приезда,

когда они вдвоем гуляли по лесу. — Твои мечтательные серые

глаза и чувственная ямочка на подбородке лишают милых дам

последнего рассудка, — дразнила она. — Вот уставиться ты по

своему обыкновению на дамочку этак вопрошающе и начнешь

задавать хитрые вопросы, а та уже и думает: все, попался!

Решит, что ты от нее без ума. Не понимает, глупая, что ты ее

просто-напросто изучаешь — словно амебу под микроскопом.

Мартин возмущался, уверяя, что ему никогда это в голову не

раскладывая карты. — Люблю слушать, как потрескивают

поленья в очаге.

— Превосходная мысль, — согласилась дочь. Она притащила со

двора охапку дров и развела огонь, а мать в эго время

наполнила электрический кофейник и начала расставлять

закуски. Затем Ирен поспешила наверх переодеться, а

Патриция, заметив, что дождь прекратился, вышла собрать

цветов для букета.

Кусты камелии густо разрослись за последний год; пышные алые

цветы немного поникли от дождя. Девушка уже стояла у

кухонной раковины, отряхивая воду с листьев, когда зазвонил

телефон. Она сняла трубку, надеясь, что это не любитель

бриджа, у которого в последний момент нашлись неотложные

дела — в таких случаях "отказника" подменяла она.

— Алло?

— Патриция?

— Да.

— Это Мартин Сазерленд.

— Кто? Как вы сказали? — переспросила девушка, стараясь

вспомнить, где она слышала это имя.

— Мы познакомились в четверг, когда вы… гм… оказали мне

честь, присев за мои столик.

— О! Это вы… — Дыхание у нее перехватило: она узнала

акцент.

— Я вот думаю, не согласились бы вы поужинать со мной?

Завтра вечером или в любое удобное для вас время…

— Я… — На мгновение девушка утратила дар речи. Мужчины

редко приглашали ее куда бы то ни было — почти никогда. А

теперь этот человек, с которым она… даже не знакома

официально. Собственно, она его даже не видела. Он поцеловал

ее: легкое прикосновение, не более, однако чувства ее

смешались, и…

— Ну так как же? — настаивал он.

— Я… я не привыкла принимать приглашения от незнакомых

людей… — поспешила сказать девушка.

— Но мы познакомились не на улице, а в достаточно

респектабельном ресторане.

— Моя мать сочла бы это уличным знакомством.

Мартин рассмеялся. Тем самым сердечным, искренним смехом,

чем эго она думает? Ничего радостного в том вечере не было.

Всю свою жизнь она ощущала себя невзрачной. В школе всегда

забивалась в уголок классной комнаты или спортивного зала и

оттуда следила сквозь очки с толстыми стеклами за

одноклассниками. Не в силах справиться с болезненным

чувством неловкости, она наблюдала за девушками, вроде

Джинджер. Такие всегда в центре веселой стайки сверстников,

смеются, щебечут, и горя им мало. Или прогуливаются рука об

руку с очередным поклонником, перебрасываются игривыми

репликами. Джинджер — местная королева школьных вечеров и

дискотек, красотою потягалась бы с Ирен.

— Не по виду суди, а по делам гляди, — наставляла девочка

Хиллари. И Патриция изо всех сил старалась во всем поступать

правильно. Она с отличием сдавала экзамены, пела в

любительском хоре, шила костюмы ко всем школьным

постановкам — потому что в пятнадцать лет умела соорудить

платье так же быстро, как сама Хиллари. Но нигде, даже в хоре,

девочке не удавалось найти со сверстниками общего языка.

Бедняжка всегда чувствовала себя неуклюжей и неловкой, и

друзей у нее не было, по крайней мере среди мальчиков. Ну,

если не считать Роберта, конечно.

Однако в тот вечер, наедине с этим Сазерлендом, несмотря на

внутренние напряжение и тревогу, девушка почувствовала: из

ничего возникло нечто. Некая близость, некое взаимопонимание.

Словно они тут же нашли общий язык. Патриция вспоминала,

как нахальный незнакомец любезно отвел ее к мистеру Ритту,

искусно притворившись другом семьи. А потом поцеловал ее.

Девушка коснулась пальчиком виска, снова ощущая ожог, как в

тот момент, когда его губы притронулись к этому месту легко и

небрежно.

Да, она ему понравилась! Он отыскал номер ее телефона,

позвонил, пригласил в ресторан…

А она его отвергла. Могла бы поужинать с ним уже сегодня, пока

Ирен занята бриджем. Могла бы…

— Все готово к приему гостей, — сообщила девушка матери, —

Ты знаешь, а это платье тебе очень к лицу. Дай-ка я завяжу пояс.

Надо вот так… Ну, желаю приятно провести время. Если я тебе

понадоблюсь, позвони, — добавила она, в который раз

порадовавшись, что отец некогда установил в доме внутреннюю

мистер Маллиган? Заходите, заходите!

— Нет, меня зовут Сазерленд, Мартин Сазерленд.

— Ох, тысячу раз прошу прощения. Мне показалось, что Лиза

сказала "Маллиган". Но заходите же, не стойте на ветру! Да и

дождь опять усилился.

Он вошел в просторную прихожую и пригляделся к хозяйке:

элегантная, нарядная, бежевое трикотажное платье выгодно

облегает фигуру. Ни малейшего сходства, решил он. Только

вот… да, конечно, глаза. Он опустил взгляд на пару изящных

серых туфелек. "Это туфли моей матери, а она носят на

полразмера меньше".

— Миссис Олтмен? — предположил он.

— Да. Но, прошу вас, называйте меня Ирен. — Хозяйка

улыбнулась. — Позвольте, я возьму ваш плащ. Вы пришли

немного рано. Но скоро все соберутся. — Она встряхнула

дождевик гостя и повесила его в шкаф, при этом говорила не

умолкая: — Как мило с вашей стороны занять место Лизы,

учитывая, что вас так поздно предупредили! Надеюсь, Лиза не

подцепила этот кошмарный вирус, о котором сейчас все говорят?

В прошлом месяце я сама прихворнула, да так надолго —

никогда такого не было! Но вы, должно быть, продрогли до

костей. Заходите и выпейте горячего кофе, а там и остальные

подойдут.

Выбора не было, Мартин последовал за дамой, растворившей

застекленные створчатые двери в гостиную, в которой, помимо

традиционной мебели в роскошных медно-золотых тонах, легко

разместились четыре карточных стола и стулья, явно

приготовленные для игры. Бридж? В камине весело пылает

огонь, на столике рядом расставлены легкие закуски. Должно

быть, он угодил на картежный вечер. Надо объясниться и

извиниться.

— Послушайте, миссис Олтмен, я…

— Сливки? Сахар? — щебетала та, берясь за изысканный

серебряный кофейник.

— А… нет, спасибо. — Кофе ему тоже не хотелось, но хозяйка

не дала гостю возможности отказаться. — Благодарю вас, —

выдавил Мартин, принимая изящную чашку на блюдечке. Он

улыбнулся, вспоминая собственные слова: "Мы познакомились

не на улице, а в респектабельном ресторане", на ответ

Патрицию. Не позволите ли…

— Патрицию? Вы пришли к Патриции? — Опешив, хозяйка

замолчала, впервые выказав что-то похожее на удивление.

Неужели к ее дочери совсем никто не заходит? — задал себе

вопрос Мартин.

— Я познакомился с нею в четверг вечером, и…

— О! — В широко распахнутых синих глазах мелькнуло

понимание. — О да, конечно. Вы босс Роберта.

— Роберта?

— Ну да, Роберта. Патриция мне рассказывала, как вы хороши

собой. Славно, что вы вернулись. Вы ведь уезжали, верно?

Кажется, она говорила что-то в этом роде… или нет? Но…

словом, славно. Сейчас я позвоню и позову ее. Она вам очень

обрадуется. — Ирен шагнула, было к телефону, но тут же

обернулась и озадаченно оглядела гостя. — Но у вас совсем не

светлые волосы. Совсем не светлые.

Едва Ирен потянулась к трубке, раздался звонок в дверь, и

хозяйка обернулась, беспомощно разводя руками.

— Ох, надо открыть. Первые гости… Гостей обычно принимаю я

сама. Послушайте, почему бы вам самому не пойти к ней?

— Без предупреждения?

— Да. Пат у себя в мастерской. Сюда, пожалуйста. —

Устремившись к двери, Ирен поманила гостя за собой. Мартин

последовал за нею. Оказавшись в прихожей, хозяйка указала

рукой на широкую лестницу. — Вон туда и направо, а потом

снова вверх. Она… — Ирен уже отперла входную дверь, и

теперь ей было не до Мартина. — Добрый вечер, Питер. Как

поживаете, Джуди? Ужасная погода, не правда ли?

Мартин двинулся вверх по лестнице. Леди, конечно,

воплощенная благопристойность, однако чрезмерно заботливой

ее не назовешь. Молодой человек добрался до второго этажа и с

любопытством огляделся по сторонам. Огромная медная ваза

возвышалась у стены прямо перед ним. Двери, очевидно, вели в

спальни. Следуя указаниям, Мартин свернул направо и

преодолел еще один лестничный пролет, тоже застланный

ковром. Сверху доносились негромкие аккорды симфонии

Бетховена. Дверь оказалась открытой, и он остановился на

пороге, удивленно обводя взглядом просторную освещенную

комнату, которая казалась заполненной доверху сваленными в

— Ловлю ускользающее видение, — сообщил он негромко, и в

его глазах вспыхнул озорной огонек. Мартин широко улыбнулся,

и на его щеках возникли симпатичные ямочки, блеснули

ослепительно- белые зубы. — Боже, как вы удивлены! В тот

вечер вы кое-что оставили в ресторане, а я сохранил. Знаете

что? Волшебное воспоминание о прекрасной леди, забыть

которую я не в силах.

О Господи! Девушка почувствовала, как щеки ее вспыхнули, и

опустила взгляд. Она с болью осознавала, как нелепо выглядит в

старых джинсах и стареньком свитере, с собранными в

небрежный пучок волосами. И, разумеется, очки!

— Пожалуйста, простите меня, Патриция. Мне так хотелось

снова вас увидеть. Вы не сердитесь на меня?

— Нет. — Слова прозвучали резче, чем ей бы хотелось.

Мартин огляделся, жестом обвел комнату.

— Это ваша мастерская? — Девушка кивнула. — Вы позволите?

Она снова кивнула.

Гость двинулся по комнате, подмечая малейшие подробности,

словно явился с инспекцией.

— Это вы нарисовали? — Мартин разглядывал висящий на

стене карандашный набросок.

— Да.

— Здорово. — Гость шел вдоль стены, разглядывая ее рисунки,

скрепленные вместе лоскутки, цветные картинки, которые она

вырезала и приклеила прямо на обои. Затем склонился над

низким столиком и пролистал модные журналы. — Вы копируете

эти модели?

— Нет. Не совсем. Они меня вдохновляет на новые идеи.

— Понимаю. — Он отступил назад и едва не споткнулся.

Посмотрел вниз, под ноги, затем перевел взгляд на нее. — Это

парашют?

— Ну да. Я…

— Только не говорите, что вы еще и парашютным спортом

занимаетесь! — Во взгляде гостя читалось столько лукавства,

что девушка прикрыла рот ладонью, чтобы не рассмеяться.

— Ох, нет… — Не в силах более сдерживаться, она

расхохоталась и тут же почувствовала себя, свободнее,

раскованнее. — Парашютный шелк — это же превосходный

материал. И мягкий и в то же время прочный. Из него

долгий срок службы, материал на удивление хорошо сохранился.

— Расскажите, как вы делаете вот эти расходящиеся складочки?

— Жестом он продемонстрировал, что имеет в виду.

— О, сборка? Да это совсем легко.

— Но получилось именно то, что нужно. А как вы закрепили

стеклярус? Похоже, просто осыпали ими платье, а они и

пристали.

Забавно сказано: Патриция снова рассмеялась. Она шагнула к

столику и нашарила в выдвижном ящике пакетик с фурнитурой.

— Видите? У них внизу небольшие усики. Такие крохотные, что

приходится использовать пинцет.

— Потрясающе. Изумительно. — Мартин смотрел не на

мерцающие кристаллики, а на ее руки. Он непринужденно взял

ее ладонь в свою и удержал, разглядывая коротко

подстриженные не накрашенные ногти.

Девушка смущенно отняла руку и убрала пакетик.

— Видите, как все просто. Очень легко…

— Вовсе нет. Совсем не просто и не легко. Итак, вот какова

настоящая мисс Патриция Олтмен. — Мартин не сводил с

девушки глаз, и насмешливо-вопрошающий взгляд их напомнил

Патриции мальчишек, дразнивших ее в детстве, тех самых

несносных мальчишек, с которыми столь беспощадно

расправлялся Роберт. Девушка выпрямилась, отбросила назад

непослушную прядь волос, что выбилась из пучка, и вызывающе

вздернула подбородок.

— Почему вы так на меня смотрите?

— Не понимаю. — Мартин отступил назад, явно удивленный ее

тоном.

— Словно меня оцениваете или что-то в этом роде, —

пробормотала Патриция.

— Вы обиделись? — Гость приподнял бровь, уголки губ поползли

вверх в дерзкой усмешке. — Хотите знать, к какому выводу я

пришел?

— Нет.

— Мисс Патриция Олтмен. — Мартин достал блокнот. Затем

снова перевел взгляд на девушку, щеки которой опять

вспыхнули. — Взлохмаченная копна волос — признак деловой

женщины. Макияж наложить тоже нет времени, — добавил

молодой человек, легко касаясь ее щеки тыльной стороною руки.

следующих причин. Неспособность воспринять слово "нет".

Незаконное вторжение в частные владения. Неискренность,

необоснованные комментарии и неприкрытая лесть, — объявила

она, беря карандаш и притворяясь, что пишет, потом

насмешливо улыбнулась, бросила блокнот и карандаш на стол.

— Прошу прощения, но не могу начислить вам ни одного балла.

— Даже за галантность?

— Галантность? — Патриция удивилась.

— Ну да. Разве я не изображал из себя галантного кавалера.

Весь вечер. Но больше не буду, — Мартин шагнул к девушке и

приподнял ее тяжелые очки. Патриция почувствовала, как рука

властно обвила ее талию, и вот его губы легко и небрежно

коснулись ее губ. Но поцелуй не прервался; теперь он уже не

походил на случайное прикосновение, сейчас в нем ощущались

и нежность и страсть. Восхитительное, доселе неизведанное

чувство охватило ее. Она затрепетала, поднялась на цыпочки,

приникла к нему, обняла за шею.

По стеклам барабанил дождь, откуда-то доносились тихие

напевы симфонии. Из селектора послышался требовательный

голос матери, но Патриция ничего не слышала.

— Пат! Пат, ты у себя? Послушай, этот молодой человек… босс

Роберта… он случайно не играет в бридж? Потому что

Маллиган, про которого говорила Лиза, так и не пришел, и… Ты

меня слышишь, дорогая? Спроси у босса Роберта, играет ли тот

в бридж!

Глава 4

Мартину не хотелось размыкать объятий. Губы Патриции были

теплыми и благоуханными, и ее податливое, безропотно

прильнувшее к нему тело вдруг показалось бесконечно

желанным: в крови молодого человека вспыхнул огонь неуемной

страсти. Однако эта неожиданная покорность, эта наивная

доверчивость вызвали в нем стремление защитить ее, уберечь,

спасти от любой опасности, и стремление это оказалось сильнее

страсти. Теперь его поцелуй походил скорее на обещание,

нежели на требование, но руки сомкнулись крепче, словно он

надеялся удержать девушку навсегда.

— Пат! Пат, ну куда же ты подевалась! — Голос, доносящийся из

Какова бы ни была причина, она так и не смогла преодолеть

робость и подружиться с кем-нибудь по-настоящему. Вот разве

что Роберт… да еще Дональд — на первом курсе

художественного училища. Она и Дональд частенько обедали

вместе в кафетерии, увлеченные только своими проектами, а

вовсе не друг другом. Но он провожал ее домой, а прощаясь

целовал. Братский поцелуй в щечку. Совсем не похоже на то, что

произошло минуту назад…

Что за нелепость! Патриция тряхнула головой, желая заставить

себя вернуться в мир реальности. Она не позволит себе

потерять голову из-за глупой выходки, которая, надо полагать,

для этого человека значит не больше, чем случайное

рукопожатие.

А если она собирается выплатить очередной взнос по

закладной, лучше заняться делом. Патриция оглядела

задрапированный муслином манекен. Может быть, немного

подтянуть у талии? Она вынула булавку и изменила

конфигурацию складок, огромным усилием воли заставляя себя

сосредоточиться на работе.

Бесполезно! Ей никак не удавалось выбросить происшедшее из

головы. Мартин, Мартин Сазерленд. Совершенно посторонний

человек! Человек, с которым она познакомилась в ресторане

чисто случайно. Высокомерный, любопытный, самовлюбленный

тип. Сегодня взял да и явился без приглашения, облазил все

углы, все потрогал, прокомментировал. Кто его сюда звал?

А ты и рада, да? Немного заинтересованности, несколько слов

похвалы, и ты ведешь себя так, словно он вручил тебе премию

за лучшую модель года!

Ох да, признала Патриция, улыбаясь против воли, это все

неуемная гордость: она посмотрела на собственное творение его

глазами. Черт возьми, а ведь ей и впрямь есть, чем гордиться.

Она довольно улыбнулась, разглядывая кружевное платье.

Мартин был потрясен, это видно. Он первый человек,

увидевший, как рождаются ее произведения. Ей

померещилось… что между ними возникло некое понимание,

словно их связал общий секрет.

Признайся, Патриция Олтмен, тебе было приятно его общество!

Да, он мне понравился!

Даже когда незваный гость перестал разглядывать комнату и

ценник на шестьсот долларов и торжественно объявила, что

подобный шедевр стоит именно столько и ни центом меньше.

Патриция задохнулась. Шестьсот долларов! А ей-то платье почти

ничего не стоило. Ну, если не считать разноцветного стекляруса

и химической чистки в особой мастерской, куда она отдавала все

элегантные вещи. Ее доля от продажи покроет просроченный

взнос по закладной.

— Как думаешь, скоро ли его купят? — полюбопытствовала

Патриция.

— Понятия не имею, — призналась Мелани. — Дело в том, что

сейчас не сезон. И большинство моих покупательниц даже за

выходное платье столько не заплатят. А те, кто заплатил бы…

Восьмой размер. Ты не могла бы сшить такое же на десятый?

— Ох, нет, — быстро отозвалась Патриция. — По крайней мере,

не из того же материала. — Девушка не знала, возможно ли

купить где-нибудь точно такое же кружево. А если и возможно,

то, наверное, стоит оно бешеных денег.

— Ну, вот что я скажу тебе, — рассмеялась Мелани. — Все твои

произведения неподражаемы, равных им не найдешь. И, поверь

мне, платье стоит этих денег. Я и пенни не убавлю.

Патриция вышла из "Золотого наперстка". И тут же на смену

восторгу пришло опасение. Хорошо, что Мелани понравилось

платье, хорошо, что она поставила высокую цену. Но что, если

покупатель так и не найдется?

На счету лежало только две сотни долларов — все, что осталось

от страховки. Девушка пыталась сохранить эти деньги на

крайний случай. Но срок очередного взноса по закладной уже

миновал… Нужно спасти дом любой ценой. Не столько для себя,

сколько для Ирен. Утрата мужа в сочетании с мучительными

приступами астмы, которые случаются, когда их меньше всего

ждешь, серьезно сказались на состоянии матери: нельзя, никак

нельзя увозить ее из родного дома! Бедняжка прикована к

постели и к дыхательному аппарату! Но был и еще один фактор,

куда более существенный: о нем знала только Патриция.

Раз в неделю, перевоплощаясь в гостеприимную хозяйку, Ирен

забывала о болезни — словно возвращались былые времена,

когда жив был Кевин. Всякий раз, распахивая двери и приглашая

друзей в просторные, уютные комнаты, она становилась самой

собою: очаровательной, грациозной Ирен, душою общества.

отослала требуемый медицинский бланк несколько недель

назад, но ответа еще не пришло. Поскольку она все равно

окажется в Стоктоне, надо бы заехать и узнать. Если

поторопиться, то можно успеть до собеседования в "У. Рэнк",

назначенного на три часа. Девушка быстро разогрела суп и

сделала тосты с сыром. Пообещав Ирен, что вернется к шести,

Патриция выбежала из дома.

В отделе социального обеспечения ей пришлось записаться в

очередь и прождать целый час, но ожидание оказалось не

напрасным. Клерк сообщил девушке, что дело матери

пересмотрено и с первого апреля она будет получать

ежемесячно чек. Сумма, безусловно, невелика, но и то хлеб.

Собеседование в "У. Рэнк" тоже увенчалось успехом. Она будет

работать в перешивочной мастерской при супермаркете четыре

дня в неделю, с десяти до шести. Покидая отдел кадров,

Патриция чувствовала, что голова у нее идет кругом от радости.

Они справятся, справятся! Постоянная зарплата в придачу к

материнской пенсии покроют основные счета, размышляла

девушка, танцующей походкой сбегая вниз по лестнице. А

заработок ее в "Золотом наперстке" можно откладывать на

черный день: так, пожалуй, и сбережения какие-нибудь

образуются! Она уже прикидывала про себя, не удастся ли

пристроить в "У. Рэнк" собственные модели. Если, конечно, у нее

останется время на шитье. Скорее нет, чем да. Она будет

слишком занята, прибавляя в бедрах и ушивая в талии изделия

для покупательниц, которым выбранное платье зачастую ну

никак не подходит!

Не гневи Бога, Патриция Олтмен! — предупредила она себя,

выезжая со стоянки. Постоянная зарплата! И на еду хватит, и

ренту выплатишь. Отныне никаких тебе авось, никаких тебе

"может- продастся-а-может-и-нет!"

Однако девушка не мыслила себе жизни без карандаша и

швейной машинки. Недостатка в идеях она не испытывала:

порою достаточно было необычного сочетания цветов или

фактуры материала, чтобы пришло вдохновение. Может, если

правильно распределить время, то удастся выкроить час-другой.

Выехав на скоростную магистраль, она мысленно прикинула

свое расписание. Понедельник, вторник, среда и пятница — в "У.

Рэнк". Работа начинается в десять; она вполне успеет

через исповеди своих пациентов. Он размышлял над любовными

горестями, завороженно слушал, сопереживал, пару раз — чуть

не всплакнул, пока все это не осточертело ему До смерти, при

этом был бесконечно благодарен судьбе, что не является

действующим лицом в драмах такого рода. На последнем курсе

медицинского колледжа он на собственном опыте познал

сладость и горечь любви. Роман оказался долгим, мучительным,

и молодой человек пообещал себе, что…

Впрочем, неважно! Это произошло много лет назад. Все его

последние увлечения были… ну, конечно, не лишены

приятности, но всегда легковесны и случайны. Ни тебе

обещаний, ни обязательств, ни бурных драм…

Мартин обернулся к телефону. Позвонит ли она ему? И почему

не удается выбросить эту зеленоглазую чертовку из головы?

Глава 5

— Пат, тебе звонил босс Роберта.

— Правда? — Дочь удивленно воззрилась на мать. Мистер Ритт

так решительно возражал против модного магазина! Неужели

передумал? — Он не сказал, что ему нужно?

— Вроде бы нет. — Ирен перебирала бумаги у телефона. Мне

казалось, что я ироде бы записала его номер. Впрочем, нет, не

записала. Не помню.

— Ничего, пустое. Я позвоню Роберту и спрошу. — Патриция

допила кофе и поцеловала мать в щеку. — Ну, я побежала. До

вечера.

Можно нанести ей визит, размышлял Мартин. Прямо вот так

взять и зайти, как в прошлый раз. Но сколько можно врываться к

человеку, который явно не желает тебя видеть? Который даже

перезвонить не соизволит? Ну да ладно, последняя попытка.

Только надо прийти пораньше. До того как Ирен успеет прочесть

колонку бриджа.

— О мистер Сазерленд, я так рада, что вы позвонили, —

раздался в трубке радостный голос Ирен. — Я была…

— Ваша дочь, — быстро перебил Мартин, — она дома?

— Какая жалость, Патриция только что ушла.

— Но вы передали ей, что я звонил?

— Конечно! Я уверена, что Патриция даст вам о себе знать. Она

— Это почему же? — Патриция неуверенно улыбнулась.

— ВЫ мне так и не перезвонили, — Удивление ее было явно

непритворным, и молодой человек тут же добавил: Разве Ирен

вам не передавала, что я замучил ее звонками?

— Нет. То есть, наверное… — Она наклонила голову, словно к

чему-то прислушиваясь. Мартин подумал: она даже не помнит!

Неожиданно он почувствовал характерный запах гари.

— Ой! — воскликнула девушка и бросилась в кухню, Мартин

последовал за ней.

— Господи, беда-то какая! Все погибло! — сокрушалась

Патриция, торопливо вынимая из духовки противень с печеньем

и водружая его на подставку.

— Не надо так убиваться! — утешил Мартин, заглядывая через

плечо девушки. — Дайте-ка мне острый нож.

Они принялись за работу: она поддевала печенье лопаточкой, он

обрезал подгоревшие края и то, что получалось, раскладывал на

блюде. Мимоходом молодой человек бросил одно печеньице в

рот, Теплое, хрустящее, аппетитное.

— Очень вкусно, — похвалил он. — В супермаркете таких не

купишь.

— В кондитерской такие стоят девяносто пять центов дюжина.

— Поэтому вы сами их печете? — Да, перед традиционными

партиями в бридж девушке приходится трудиться, не покладая

рук.

— Верно, — подтвердила Патриция, словно прочитав его мысли.

— Ирен во всем любит порядок.

— Понятно. — Тогда почему бы ей не выйти на кухню и не

заняться хозяйством самой?

— Мама очень больна, я хочу, чтобы перед игрой она отдохнула.

— Да? А на первый взгляд цветущая женщина. Я не знал,

простите.

Что с ней такое?

— Стоит ей переутомиться, и у нее бывают ужасные приступы

астмы. А сегодня собираются ее друзья.

— Знаю.

— Ах да, конечно. — Девушка вытерла и убрала противень, руки

ее слегка дрожали. — Вы ведь играли с ними, не так ли?

— Верно. И в прошлый четверг играл, и сегодня вечером буду,

если все хорошо сложится.

Патриция подняла взгляд: в широко распахнутых зеленых глазах

он прочел смятение и робкую, недоверчивую радость, но тут же

девушка снова сосретодотачивась на блюде с сыром.

— Почему вы не перезвонили мне? — мягко спросил Мартин.

— Я не знала, что это вы звонили. Видите ли, Ирен… —

Девушка замялась, затем решительно вскинула голову, и

молодой человек понял, что она в который раз готова встать на

защиту матери. — За последние дни мы едва обменялись

несколькими словами. У меня очень много работы.

— Вам следует провести телефон к себе в комнату.

— Это не меняет дела. Просто я подыскала себе постоянную

работу с десяти до шести в "У. Рэнк". Да вы наверняка знаете:

огромный супермаркет в Стоктоне. Так что сами понимаете:

выезжать приходится рано, а возвращаюсь я поздно…

— Почему?

— Потому что ехать туда почти час и…

— Я не о том. Я имею в виду, зачем вам постоянная работа?

И в самом деле, зачем человеку, создающему неповторимые

шедевры, вроде того кружевного платья, работать от звонка до

звонка.

— Странный вопрос. Да ведь у всех… — Патриция подняла

взгляд на Мартина. — Вот, скажем; разве вы нигде не работаете,

мистер Сазерленд?

— Ну — Мартин замялся, припомнив слова Шарон: "Ты не

только наблюдаешь за людьми, ты к ним прислушиваешься.

Ловишь каждое слово. А ведь от любителей пожаловаться на

жизнь отбоя нет. Так что твоя книга под угрозой".

И он ответил девушке то, что говорил всем:

— Я вроде как в отпуске. Живу у сестры, пищу помаленьку.

— Да что вы говорите? — Она с интересом оглядела гостя,

затем подхватила блюдо с сыром и понесла в гостиную.

— Расскажите о вашей новой работе, — попросил Мартин,

забирая тарелку с печеньем и следуя за девушкой.

— Я подгоняю одежду по фигуре в… — Что?! Недоумение в его

голосе заставило Патрицию вздрогнуть. То он смеется и дразнит

ее, а теперь вот смотрит так, словно она призналась в чем-то

постыдном. — Что… что вы делаете? — переспросил он.

— Подгоняю одежду по фигуре. Ну, вы знаете, где удлинить, где

надставить, где ушить рукав…

отчаянно забилось. Она увидела Мартина. Он стоял у

эскалатора: статная фигура в толпе модно одетых женщин

приковывала к себе внимание, и редкая покупательница не

задерживала на нем заинтересованного взгляда.

— Привет, Пат.

— Привет.

Неужели он пришел за ней?

— Я уж было волноваться начал, — сообщил молодой человек,

глядя на часы, — подумал, что вы могли спуститься на лифте

или ускользнуть через другой выход.

— Вовсе нет, я всегда выхожу здесь.

— Значит, мне посчастливилось. — Он улыбнулся, ведя девушку

к эскалатору. — Я надеялся, что вы не откажетесь поужинать со

мной.

— Это так неожиданно.

Вчера вечером девушка приготовила спагетти, и Ирен наверняка

уже подкрепилась. Но… Вдруг Патриция со всей отчетливостью

осознала, что одета отнюдь не для выхода в свет: темно-синяя

вельветовая юбка и простая белая блузка не украшали ее.

— Нет… простите, никак не могу.

— За вами долг, Патриция Олтмен, — настаивал он. Вместе

прошли они мимо отдела сумочек, мимо витрины ювелирных

украшений и наконец оказались за дверью, на площади перед

супермаркетом. — Я вытерпел три партии в бридж, прождал

сорок пять минут, подвергаясь непрерывному обстрелу в

магазине: "Не могу ли вам чем-нибудь помочь, сэр?" — и ловя на

себе изумленные взгляды всякий раз, когда качал головой и

отвечал: "Нет, спасибо, я просто жду". Жду юную леди, у которой

в словарном запасе напрочь отсутствует фраза "Благодарю вас,

с удовольствием".

— Дело в том, что… я совсем не рассчитывала…

— Но вы ведь голодны, нет? Далеко идти не надо: на другой

стороне улицы тот самый ресторан, где мы познакомились и где

я столь галантно передал вас на попечение другого.

— Ну хорошо. Однако надо заметить, что передавать меня па

попечение другого вы не особенно-то торопились. — Словно со

стороны она услышала собственный смех, удивившись и

машинально отметив про себя, что смех этот имеет нечто общее

с кокетливым хихиканьем Джинджер,

— Зачем? — рассмеялся он.

— Для того чтобы стать обаятельной и привлекательной. Если

чего нет, то никогда и не будет. — Девушка встряхнула головой,

стараясь собраться с мыслями. — Но Роберт сказал, что над

обаянием надо работать, само оно не приходит. Поэтому он и

Ирен меня принарядили. А потом Роберт отобрал очки. Он

сказал, что очки портят впечатление.

— Да? — Мартин не сводил с девушки пристального взора. —

Он так сказал.

— А что вас удивляет? — Патриция кивнула. — И, знаете, мама

тоже так считает. Она всегда говорит, глядя на меня: "Какая

жалость". — Девушка пригубила еще вина. — Поэтому, когда

Роберт забрал мои очки, она…

— Да кто такой этот Роберт, разрази его гром?! — В голосе

молодого человека послышалось раздражение, настолько явное,

что она слегка опешила.

— Роберт… он просто друг. Раньше жил по соседству. А теперь

работает в Нью-Йорке.

— Отлично. — Мартин потянулся к ее бокалу и отставил его на

противоположный конец стола, так чтобы она не могла

дотянуться. — Надеюсь, там он и останется.

— Кто? — Патриция подняла на него вопросительный взгляд.

— Роберт.

— Ах, Роберт! Да, конечно. Ему нравится Нью-Йорк и…

— Мистер Сазерленд, два места, — объявили в репродуктор.

Мартин обошел столик кругом, взял Патрицию под руку и повел в

зал.

— Мет, вина не нужно, — сказал он официанту. — Нельзя ли для

начала кофе? — Он сделал заказ на двоих, даже не спросив ее.

— Человек, на которого вы стремились произвести впечатление,

— тот самый светловолосый джентльмен, к которому я проводил

вас в тот вечер?

— Да. — Она с наслаждением отпила крепкий черный кофе. —

Ритт. Эммануэл Ритт.

— И вы ему понравились?

— Нет. — Девушка покачала головой. — Его интересуют только

крупные начинания. — Для вящей убедительности Патриция

широко развела руки. — Судоходные линии, кофейные

плантации, мукомольные фабрики… Вот такой размах. Не знаю,

дне. Там, видите ли, регулярно платят.

— "В погоне за наживой мы растрачиваем силы", —

процитировал Мартин, неодобрительно качая головой. — В наши

дни слишком много внимания уделяется деньгам.

— К сожалению, газовая и электрическая компании не

принимают ничего другого.

— Один — ноль в вашу пользу! — рассмеялся он. — Хорошо.

Здесь я вынужден с вами согласиться. Чтобы иметь средства к

существованию, надо работать. Но если доход для вас

становится важнее, чем сам процесс, вы утрачиваете нечто

очень важное. Понимаете?

— Не совсем. — Какую чушь он несет! Но британский его акцент

так приятен для слуха. А улыбка какая славная!

— Жить — это значит творить, Патриция. — Молодой человек

наклонился к своей собеседнице, не сводя с нее серьезного

взгляда. — Знали бы вы, сколько людей глубоко несчастны

только потому, что на протяжении многих и многих лет делают

то, что должны, а не то, что хотят, — и жизнь проходит впустую!

— Может быть, вы и правы. — Она обрадовалась, что голова

больше не кружится. Необходимо рассказать ему о жестокой

реальности. — Если приходится платить ренту, то никак нельзя…

— Ага! — Мартин предостерегающе поднял руку. — Счастлив тот

мужчина, которому удается совместить и то и другое. Или в

вашем случае — женщина. Вы на диво талантливы. Наделены

неуемным воображением. В вашей прелестной головке — целый

рой идей… И замыслы эти столь прекрасны, что у вас глаза

сияют от вдохновения. Вам хочется набрасывать эскизы

карандашом и расцвечивать их красками, вам не терпится

кроить, драпировать, закалывать — словом, творить!

Девушка уставилась на молодого человека во все глаза. Да он

читает в ее душе, словно в раскрытой книге!

— Работа приносит вам столько радости, что ее, собственно, и

работой-то не назовешь. Так?

— Ну… да. Но… — Патриция вспомнила отца: вот он

сосредоточенно выпиливает очередную фигурку, позабыв обо

всем на свете. Прекрасный лебедь… — Порою такой

компромисс невозможен. То, чем хочется заниматься, не всегда

приносит пользу.

— Сделайте так, чтобы приносило! И не говорите безличными

затрепетала. — Вы показались мне такой счастливой тогда,

помните, когда стояли на коленях перед манекеном и колдовали

при помощи булавок и ножниц. Пообещайте мне, что всегда

будете заниматься только тем, что делает вас счастливой,

радость моя.

— Да, — прошептала Патриция, готовая пообещать ему все, что

угодно.

Молодой человек наклонился и поцеловал ее. От легкого, ни к

чему не обязывающего прикосновения губ все существо ее

вспыхнуло огнем. Дурман прошел, в голове давным-давно

прояснилось: девушка понимала, что это властное,

всеподчиняющее чувство не имеет ни малейшего отношения к

выпитому ранее вину. Патриция даже не смогла ответить па его

напутствие: "Осторожнее на дороге!"

"Радость моя", он назвал ее "радость моя".

Да возьми же себя в руки. Это словосочетание наверняка не

больше, чем распространенное в Англии обращение — ну вроде

как "крошка" или "лапочка". Скорее всего, он любую женщину так

называет. А она-то размечталась…

Оказавшись дома, Мартин, двинулся было к домику для гостей,

но заметил, что окна первого этажа в доме сестры еще

освещены.

Отлично.

Он вошел в гостиную. Шарон, свернувшись калачиком в уютном

кресле, читала роман. Его зять Фрэнк, известный окулист,

влюбленный в свою работу, возлежал на диване, уткнувшись в

медицинский журнал.

Мартин поздоровался, затем обернулся к сестре.

— Послушай-ка, Шарон! В Мел-Велли есть магазинчик под

названием "Золотой наперсток". А в нем продается кружевное

платье… — Молодой человек описал платье как можно

подробнее, затем подписал чек и вручил сестре. — Купи его.

— Как скажешь. — Шарон непонимающе воззрилась на брата. —

Купить для себя? Ты делаешь мне подарок? А оно мне

подойдет?

— Мне дела нет до того, подойдет или нет. А также и до цены.

Просто купи, и все.

От удивления сестра не нашла, что ответить. Фрэнк отложил

журнал в сторону.

впрямь уснула, потому что не слышала, когда ты вернулась. Ты

очень припозднилась.

— Я… да, я задержалась. Но я же позвонила. — Патриция

положила ломтики хлеба в тостер, одно временно доедая

грейпфрут. — Мистер Сазерленд пригласил меня в ресторан.

— Это тот любезный джентльмен, который заменил Харви за

бриджем? — Ирен замолчала, ложка застыла на полпути ко рту.

— Как он оказался в Стоктоне? Странно. Он живет… Она

проглотила ломтик грейпфрута и пожала плечами. — Впрочем,

должно быть, по делам приехал.

— Да, наверное. Но он дождался меня у эскалатора, и сказал…

— Хотела бы я знать, что у него за дела такие. Не похоже, чтобы

он где-то работал.

— Да? — Патриция поставила тарелки на стол и присела рядом

с матерью.

— В первый вечер я сначала приняла его за мистера Маллигана,

потом почему- то решила, что он босс Роберта. И… Пат, яйца

просто прелесть, Ты всегда готовишь их прямо-таки на мой вкус.

— А, понятно, — проговорила Патриция, торопливо поглощая

завтрак.

— Значит, ты приняла его за мистера Ритта?

— Нет же, за мистера Маллигана. А потом… — Ирен свела

брови, напряженно пытаясь вспомнить. — Он сказал, что

никакой он не мистер Маллиган, и я просто уверена, что он

назвался боссом Роберта. Или нет? Впрочем, какая разница!

Очаровательный молодой человек. Где, говоришь, вы

поужинали?

— В ресторане напротив "У. Рэнк". Там же, куда Роберт водил

меня на встречу с Эммануэлом. — Там, собственно, я с ним и

познакомилась, добавила девушка про себя.

— Очень мило с его стороны.

— Он такой интересный собеседник! Мистер Сазерленд, я имею

в виду. Он… он… — Девушка помолчала, обдумывая идею со

всех сторон. — Он сказал, что мне следует переговорить с

мистером Риттом о том, чтобы создать поточное производство

моих моделей.

— Как мило! По дороге купи баночку клубничного джема.

— Непременно куплю. Мартин находит, что мои модели очень

хороши. Он очень заинтересовался.

роскошном ресторане, решила Патриция. Почему-то, невзирая

на тревожное возбуждение, которое девушка неизменно

испытывала в его присутствии, рядом с ним ей становилось все

уютнее и теплее.

— Моя мама решила, что вы художник. А мне казалось…

— У вашей мамы изумительная способность путать все на свете.

Вы не заметили? — Мартин добродушно улыбнулся и покачал

головой. — Нет, я не рисую. Я пишу книгу. По крайней мере

пытаюсь.

— Значит, вы писатель?

— Не совсем. Мне давно хотелось этим заняться, да все руки не

доходили. Это моя первая попытка.

— И о чем же вы пишете?

— О жизни, о том, как прожить ее с пользой. Что-то вроде

практического руководства "Как стать счастливым". А вы

счастливы?

— Что? Ну… да, конечно.

А в самом деле: счастлива ли она? Странно, но Патриция

никогда об этом не задумывалась.

— Вы послали Эммануэлу папку с эскизами? Поговорили с

парнем, который запускает конвейеры и корабли?

— Нет.

Она нахмурилась: стыдно признаться в том, что в последний

момент струсила! Может быть, и впрямь позвонить Роберту?

Девушка не заметила, что собеседник, не желая вдаваться в

подробности своей личной жизни, ловко сменил тему.

Тем же вечером позвонила Мелани. Кружевное платье наконец

то купили. Какая-то незнакомка — Мелани видела ее в первый

раз. Пришла в полный восторг. Заплатила не глядя.

Шестьсот долларов! С ума сойти! Вот уж повезло, так повезло!

Может быть… Патриция тут же позвонила Роберту. Сузан

сказала, что тот уехал, но перезвонит, как только вернется.

Девушка размышляла о том, что скажет ему, стараясь

сформулировать загодя самые убедительные аргументы. В

ожидании звонка она просматривала папку, откладывая один

эскиз, добавляя другой… Может быть, может быть…

Спозаранку в воскресенье позвонил Мартин.

— Послушайте, просто не могу не похвастаться, — радостно

воскликнула Патриция. — Помните мое кружевное платье? Его

корты. Завидев вновь пришедших, высокий брюнет

приветственно помахал им рукой, а молодая шатенка просияла

улыбкой так, что на щеках заиграли ямочки.

— Моя сестра, Шарон. Ее муж, Фрэнк Арчер. А это Патриция

Олтмен, — представил девушку Мартин, подвигая ей стул.

— Здравствуйте, Патриция, — улыбнулся Фрэнк. — Я так рад,

что вы к нам присоединились.

— Надеюсь, что имею дело не с мастером спорта? — лукаво

усмехнулась Шарон. — Нам с мужем так хочется хотя бы раз в

жизни проучить моего зазнавшегося братца.

— У вас есть отличный шанс: я очень давно не играла, —

ответила Патриция, улыбаясь в ответ. Такие же ямочки, отметила

девушка про себя, сравнивая сестру и брата. Только женщина

маленькая, а Мартин высокий. И волосы у нее посветлее, но вот

серые глаза… определенно брат и сестра.

— Так ли это важно, кому достанется победа? — начал было

Мартин, но Фрэнк тут же перебил его:

— Решительно неважно, пока побеждаешь ты, никчемный

бездельник! Помнишь игру на прошлой неделе?.. — Он погрозил

Мартину пальцем, — Я тебя уже почти одолел. Если бы не

последний сет… Я просто-напросто устал. Вот если бы я

валялся на диване целыми неделями, притворяясь, что пишу

книгу…

— Прекрати, негодный! — Шарон шутя шлепнула мужа по руке.

— Брат отрабатывает свой пансион. На той неделе он сводил

Кея к дантисту! — Мартин поморщился.

— И поручение это, прямо скажем, оказалось не из приятных.

Придержи язык, Фрэнк. Если ты рассчитываешь, что я и впредь

буду пользоваться твоим гостеприимством… — Заметив

подошедшего официанта, молодой человек умолк и обернулся к

Патриции. — Не хотите ли коктейль "Мимоза", радость моя?

— Нет. Нет, спасибо. Апельсиновый сок, если можно.

К молодым людям подходили знакомые, подсаживались за

столик или просто останавливались, чтобы поболтать, я

застенчивая от природы Пат-рицин окончательно оробела и

смешалась. Бедняжка словно бы утратила дар речи и

отделывалась еле слышным "Как поживаете?" — никакие другие

слова не приходили на ум. Шарон держалась приветливо, в

разговоре обращалась главным образом к ней, при этом не

ударом. Патриция прыгнула навстречу мячу — и тут слетели

очки. Приземлившись на правую ногу, она услышала зловещий

хруст. Волна отчаяния накатила на нее и резкой болью отдалась

в сердце. Девушка застыла на месте — беспомощная,

потрясенная. Она снова ослепла.

Глава 7

— О, Боже мой! Вдребезги. Какая жалость! — Очевидно, Шарон

подобрала то, что осталось от очков. — У вас есть запасные?

— Есть, конечно, но не с собой. Извините меня, пожалуйста. Я

вам всю игру испортила.

— Глупости. Наше время все равно почти вышло. — Это сказал

Мартин, рукою поддерживая девушку за талию и ласково

вынимая ракетку из ее сжатых пальцев. — Пошли, подкрепимся.

Я умираю с голоду.

Вокруг толпились зеваки, смутно различимые фигуры обступили

девушку тесным кольцом, спрашивая: в чем дело? Кто

поранился? Не нужна ли помощь?..

— Благодарю вас, ничего не нужно. Да нет же, все в порядке.

Очки разбились, вот и все. Нет, спасибо, — говорил Мартин,

ведя Патрицию под руку.

— Наверное, мне следует вернуться домой. Я…

— Знаю. Проблемы со зрением. Не тревожься, радость моя, ты

со мной. Не в первый раз, в конце концов, верно? — перешел он

на "ты".

В той части террасы, где подавали ланч, народу было поменьше,

или, может статься, люди просто вели себя тише. Вокруг звучал

приглушенный гул голосов, в воздухе разливался аромат кофе и

горячей пищи.

— Посиди. Я тебе все принесу. — Мартин на мгновение

задумался. — К нашим услугам великолепный выбор. Чего бы

тебе хотелось?

— Омлет по-испански просто восхитителен, — сообщила Шарон.

— Замечательно, — быстро отозвалась Патриция. Что угодно,

лишь бы не привлекать к себе внимания. Мучительное

ощущение неловкости не проходило. Как она беспомощна: сидит

и ждет, чтобы ее обслужили! Очень хотелось домой. Игру она

людям уже испоганила, не портить же еще и ланч.

течением времени обнаружатся какие-либо побочные эффекты.

И, как при любой операции, приходится допустить известную

долю риска.

— В чем заключается риск? — спросила девушка.

Фрэнк охотно пустился в объяснения, подробно описал суть

операции, возможные положительные и отрицательные

эффекты, добавив, что успех зависит от того, в чем именно

состоит проблема конкретного пациента.

— В большинстве случаев, — продолжал он, — наблюдаются

превосходные результаты. Если хотите, запишитесь ко мне на

прием, и посмотрим, показана ли нам операция.

— Вы его слушайте, Патриция, мой муженек зря не скажет, —

улыбнулась Шарон. — Он окулист, причем один из лучших. А

операции коррекции зрения — так уж случилось — его

специальность.

— В самом деле? — Девушка обернулась к Мартину, с трудом

различая размытые очертания: молодой человек утвердительно

кивнул, ошибки быть не может.

— Да, — подтвердил Мартин, — Фрэнк, безусловно, знает, о чем

говорит.

Муж Шарон — окулист! Мартин знал об этом, и ей не сообщил.

Почему-то это задело ее. Хотя, казалось бы, с какой стати ему

об этом рассказывать? Ну, не пришлось к слову!

— Эта операция, должно быть, очень дорого стоит, —

предположила девушка робко.

— Всего лишь полторы тысячи долларов.

С таким же успехом она может стоить и все пятнадцать тысяч,

обреченно подумала Патриция.

— Притом большинство видов медицинской страховки включают

в себя и эту статью, — продолжал Фрэнк.

К ее страховке это не относится — ее медицинская страховка не

оплачивает даже очки. Патриции показалось, будто на мгновение

отворилась дверь в чудесный, непередаваемо прекрасный мир

— и тут же снова захлопнулась прямо перед ее носом. От этого

бедняжка еще острее почувствовала собственную

неполноценность и окончательно смутилась. И еще сильнее

рассердилась на Мартина. За столом она держала себя в руках,

ничем не выказывая своего раздражения. Прощаясь, мило

поулыбалась Шарон и Фрэнку и спокойно села в машину. Внутри

— Зачем мне соперничать с матерью? — изумилась Патриция:

такая мысль прежде не приходила ей в голову. — Я… я люблю

ее.

— Любишь? Ты ее боготворишь, возводишь на недосягаемый

пьедестал. Ты ей прислуживаешь, словно горничная. И при этом

принижаешь себя. Ты прячешься от жизни!

— Неправда! Мне нужны очки для того, что бы… Да я без них

просто не могу жить!

— Да забудь ты про эти проклятые очки. Они только часть

созданного тобою образа. Оправдание тому, чтобы не уделять

внимания своей внешности. Ты не хочешь, чтобы с тобой

обращались как со взрослой женщиной, безропотно

примиряешься с ролью зависимого ребенка. Ты создаешь

великолепные, потрясающие, неповторимые наряды. И, однако,

всякий раз, когда я вижу тебя на людях — за исключением

первого вечера, — ты одета так, словно все куплено на

распродаже. Чтобы, не дай Бог, никто не подумал, что и тебе не

чуждо желание нравиться!

— Ты, конечно, считаешь, что все про меня знаешь!

— Очень может быть, что и так. Скажи-ка, в детстве тебе

приходилось наряжаться в материнские платья?

— Я… Какое это имеет значение?

— Приходилось или нет?

— Ну, нет. Но… — Ага! Это о многом говорит, Патриция, хочешь

— верь, хочешь — нет. Большинство маленьких девочек…

— Я не большинство маленьких девочек. — Я — это я! И не

знаю, с какой стати мы заговорили о моем детстве.

— Извини, я увлекся. — Он свернул с магистрали и остановился

у светофора на развилке. — Послушай, поговорим лучше об

операции.

— Не будем говорить о ней. Не вижу смысла. Во-первых, тысячи

пятисот долларов у меня нет. А если бы и были, я бы не стала

тратить такие суммы на глупую косметическую операцию!

— Косметическую… Ну да, конечно, — задумчиво протянул он.

Зажегся зеленый свет, и машина тронулась с места. —

Разумеется, именно так ты и должна была к этому отнестись.

— А что, у тебя другое мнение?

— А я бы назвал коррекцию зрения необходимой мерой.

Забываешь, дорогая, что ты практически слепа.

— Слишком о себе возомнила? Детка, это же великолепная

идея! Именно то, что нужно боссу. Он обязательно клюнет, вот

увидишь. А здесь полным-полно фабрик. Послушай, мама

говорила, что у тебя есть какие-то эскизы?

— Целая папка.

— Вот и отлично. Немедленно отнеси ее на почту. Босс вернется

утром, я хочу перехватить его между поездками. Постарайся,

чтобы завтра посылка оказалась здесь.

Патриция сказала, что сделает все, что он просит, но затея уже

не казалась ей такой уж многообещающей. Энтузиазма у

девушки заметно поубавилось.

Глава 8

Объявив, что провела бессонную ночь, Ирен сочла разумным не

вставать до обеда. Патриция отнесла ей поднос с завтраком, а

сама подкрепилась сваренным вкрутую яйцом, сладкой булочкой

и кофе, не переставая размышлять о Мартине Сазерленде.

Напыщенный, самовлюбленный диктатор, слишком много о себе

возомнивший! Что дает ему право копаться в душах людей,

учить людей жить? Тоже мне, авторитет! Особенно если учесть,

что сам живет в нахлебниках у сестры и зятя!

Сперва она отказывалась этому верить и не особенно

прислушивалась к отзывам матери. Похоже на то, что он просто

слоняется без дела… Его так называемый отпуск изрядно

затянулся. Но дружеская перебранка с Фрэнком в теннисном

клубе настроила девушку на иной лад… А шутка ли это? "Вот

если бы я валялся на диване целыми неделями…" Нет, это была

не шутка: Шарон одернула мужа и шлепнула его по руке.

"Прекрати, негодный! Брат отрабатывает свой пансион".

Взрослый человек так зависит от своей сестры? Патриция

налила себе еще кофе. Не похоже, чтобы о" занимал зависимое

положение, нет. От всего его облика веет уверенностью и

спокойной силой. Просто беззаботный человек, у которого и

денег и времени хоть отбавляй!

Ну прямо как отец! О да, этот тип людей ей хорошо знаком. В

целом свете не было человека счастливее и беззаботнее, чем

Кевин Олтмен. Смеясь, шел он по жизни наугад, играл в теннис

и в бридж, выпиливал по дереву. Словом, занимался тем, что

тот день.

Теперь ей уже не шесть. Она взрослая женщина, И вовсе не

прячется за очками, которых нимало не стыдится! Она живет

своей жизнью: занимается делом, развлекается по мере

возможности.

Вдруг вспомнилась партия в теннис. Как было весело: она

ощущала себя ловкой, умелой, сообразительной — до тех пор,

пока… И снова нахлынуло чувство растерянности и стыда: как в

тот момент, когда очки хрустнули под ногой. "Сегодня ты стояла

на теннисном корте, не зная, куда повернуться… Ты практически

слепа!"

Жестоко так говорить! Ну хорошо, нельзя не признать, что без

очков оно и впрямь удобнее. Однако операция — долгий,

мучительный процесс, а отпроситься с работы она не может,

даже если бы у нее и нашлись полторы тысячи долларов.

В полдень она извлекла из сумки сандвич и направилась было к

выходу, собираясь по своему обыкновению прогуляться по

площади, перекусывая на ходу.

Он ждал ее у эскалатора.

Сердце Патриции бешено забилось, неведомое доселе чувство,

сладостное и пылкое, накатило всесокрушающей волной,

дыхание замерло, кровь прилила к щекам.

— Привет, Пат.

— Здравствуй. — Девушка чувствовала себя не ловко и

скованно. Но душа пела от счастья. Чудеса да и только!

Они молча спустились вниз по эскалатору, пробились сквозь

толпу, миновали отдел сумок и украшений. Горечь обиды по

прежнему давала о себе знать. Ну и зачем он пришел — для

того, чтобы снова поиздеваться над ней?

Они вышли на залитую солнцем площадь, и Патриция решила,

что сейчас все ему выскажет! Она…

Но тут Мартин взял спутницу за руку и неожиданно нежно сжал

тонкие пальцы. Девушка подняла взгляд, увидела, что он ей

улыбается, и стена, которую она сама воздвигла между ними,

немедленно, покрывшись трещинами, рухнула. Молодые люди

неторопливо прошлись по людной площади и наконец

остановились у скамейки напротив киоска с гамбургерами.

— Молочный коктейль или кола? — спросил он.

— Коктейль, ванильный. — К удивлению своему, девушка

гамбургера. — Это чистая правда. Дело было года два назад.

Корреспондента нашего телевидения в одной африканской

стране похитила какая-то фанатическая группировка. Парень

страдал близорукостью, и, когда его очки упали и разбились,

бедняга потерял всякую ориентацию. — Мартин нашел такие

простые слова. Но она знала, что за ними стоит. Понимала весь

трагизм ситуации, растерянность пострадавшего человека, его

отчаяние. Одиночество и слепота… — Спустя год ему удалось

бежать. Я не знаю подробностей. Парень долго плутал где- то, и

вот набрел на группу людей. Он слышал, как эти люди

переговариваются между собой, и гадал, друзья перед ним или

враги. Пришлось пойти на риск: как оказалось впоследствии, ему

повезло. Но общая картина ясна, не так ли?

— Да. — Патриция задумчиво помешала соломинкой коктейль,

затем подняла взгляд. Глаза их встретились. — Пытаешься

запугать меня?

— Ох, нет, Пат, как ты можешь! — быстро возразил Мартин,

нахмурившись. — Просто… ты назвала ее "глупой косметической

операцией". Тебе, видимо, кажется, что к операциям такого рода

прибегают из пустого тщеславия.

— А разве нет? Меня-то вряд ли похитят!

— Верно. Но согласись, что если бы корреспондент не зависел

настолько от очков, это… словом, опасность была бы куда

меньше.

— Конечно. Но, как я уже сказала…

— Хорошо, хорошо. Тебе, допустим, похищение не грозит. Но

давай посмотрим на дело с другой стороны. В прошлом тысячи

людей болели полиомиелитом. Сейчас болезнь можно

предотвратить: ты ведь понимаешь, что глупо не сделать

прививку вовремя! Разве нет?

— Глупо, — согласилась Патриция и весело рассмеялась: на

душе стало вдруг необыкновенно легко. — Ну, мне пора, —

сказала Патриция, вставая. — Работа ждать не станет. Лишний

час — лишний доллар.

Разумеется, деньги. Вот в чем проблема. Мартин, ты

непроходимый идиот! У нее же денег нет. А если бы и были, на

себя она их потратила бы в последнюю очередь. Девушка

слишком независима и слишком совестлива, думает только о

других, а о себе — никогда.

недели. После каждой операции ей предстояло пробыть в

больнице три дня. Девушка слегка удивилась последнему

условию: Мартин о нем не упоминал.

— Это необходимо для того, чтобы студенты могли наблюдать

процесс от начала и до конца, — объяснил Фрэнк, — Вы же не

захотите, чтобы толпа будущих медиков надоедала вам дома и

не давала ни минуты покоя, в то время как вы должны отдыхать

и набираться сил, так?

— Конечно, — согласилась Патриция. Не на что ей жаловаться:

судьба дарит ей эту удивительную операцию и отдых — и все

это бесплатно.

Девушка отпросилась с работы и наняла Анджелу, девочку

подростка, живущую по соседству, чтобы та присмотрела за

Ирен в ее отсутствие.

— Скажи мне, Мартин, — говорил Фрэнк, расхаживая по спальне

домика для гостей, с интересом наблюдая за тем, как его зять

упаковывает чемодан. — С чего бы это ты так настаиваешь на

госпитализации этой девицы Олтмен? В том нет ни малейшей

необходимости. Пациенты могут отдохнуть и дома.

— Она не может, — проворчал Мартин. — Если ее мать

потребует чашку кофе, Патриция спрыгнет с кровати, сорвет с

глаза повязку и побежит наливать.

— О! Ее мать больна?

— Это спорный вопрос. — Мартин взял с кровати стопку

рубашек, размышляя, куда их запихать.

— Понятно. Знаю таких. Дай-ка помогу. — Фрэнк решительно

оттолкнул Мартина в сторону. — Займись лучше костюмами.

Может быть, тебе и удастся справиться с таким сложным

приспособлением, как вешалка. Если очень постараешься,

конечно. — Фрэнк извлек на свет ботинки, свитер и носки и

принялся заново упаковывать чемодан — сноровисто и ловко.

Значит, госпитализация. По счетам платить тебе, приятель. —

Молодой хирург искоса поглядел на Мартина и ухмыльнулся. —

Ты, похоже, принимаешь большое участие в судьбе этой юной

леди.

— Знаешь, меня просто раздражает, когда я вижу человека,

зарывающего талант в землю. Одаренную художницу, готовую

довольствоваться малым, в то время как она заслуживает

гораздо большего. — Мартин не глядел на зятя.

В конце концов, давно ли она и так ли уж хорошо знает

Мартина? Как за такое короткое время он стал для нее…

поддержкой, источником жизненной силы?

Нет, неправда это. Никакой он не заботливый. Интриган, вот он

кто. Любитель распоряжаться чужими судьбами. Именно! Учит

жить всех и каждого.

Занимайся тем, что делает тебя счастливой. Какие радужные

перспективы: стать Законодательницей мод, не беспокоиться о

деньгах…

А расходы пусть возьмет на себя кто-нибудь другой. Ну нет! На

это я не пойду, мистер Всезнайка! Может быть, в этом-то все и

дело. Может быть, Фрэнк выставил-таки его за дверь.

Патриция, это гадко! Откуда такие мысли? Может быть, он

знаменит и пишет под псевдонимом. Нет. Он сказал, что это его

первая проба пера. Впрочем, гадать бесполезно. Посмотрим

правде в глаза: во всем, что касается рода занятий Мартина, тот

всегда проявлял редкую скрытность.

А вот моей жизнью необычайно интересовался! Так почему во

время операции он не здесь, не со мной? Ведь он сам

предложил…

Да нет же. Он просто рассказал о возможности поправить

зрение. И ты должна быть ему признательна. Ты же всегда

мечтала избавиться от очков. Ну вот, считай, и избавилась —

совсем немного осталось, скоро восстановительный период

подойдет к концу, и тогда…

Вопреки опасениям девушки, обе операции прошли легко.

Пребывание в больнице больше походило на каникулы. Делать

ничего не надо, только лежи себе да слушай музыку, а в это

время все за тобою ухаживают.

После каждой операции Мартин присылал Патриции цветы. Он

помнил о ней, тревожился. Но два букета и две коротенькие

записки — это так мало! В наспех нацарапанных строчках она

читала только дружеское участие: "Думаю о тебе. Надеюсь, все

пройдет хорошо. Увидимся по возвращении".

Девушка старалась не вспоминать о нем и продолжала жить

своей жизнью. Разумеется, не так уж нужен ей мистер Мартин

Сазерленд! Ни в качестве поддержки, ни в качестве источника

жизненной силы, ни в каком ином качестве.

После операций какое-то время глаза оставались чувствительны

кое-что отметила она с удивлением и радостью. Красноватые

следы от очков по обе стороны носа исчезли. Кожа стала

гладкой и нежной.

— Да ты просто мастерица, — поблагодарила она мать. — Ты

меня сделала… почти красавицей.

— Ты и впрямь неотразима! — гордо улыбнулась Ирен.

Но преобразилось не только лицо. Между двумя женщинами

возникло новое чувство — чувство духовной близости, некая

таинственная связь, словно, воспользовавшись материнской

косметикой, дочь наконец-то обрела нечто, утраченное в

далеком детстве.

Впервые в жизни Патриция принялась экспериментировать с

макияжем. А затем, повинуясь внутреннему голосу, соорудила

себе пару платьев и купила элегантную обувь. Поддавшись

внезапному порыву, она даже сшила костюм для игры в теннис.

Несмотря на непривычное ощущение свободы, жизнь девушки

текла своим чередом, так же, как и прежде. Вскоре Ирен

простудилась и на две недели оказалась прикована к постели —

ей даже пришлось дважды отменить партию в бридж.

— Любая бронхиальная инфекция для матери смертельно

опасна, — объяснял Патриции доктор. — С астмой не шутят.

Девушка снова наняла Анджелу, чтобы та приходила сразу после

школы и присматривала за Ирен. Каждую свободную минуту

дочь посвящала матери: ухаживала, ласково уговаривала

поесть, читала вслух, предупреждала малейшее желание.

По счастью, когда однажды поутру в воскресенье зазвонил

телефон, Ирен уже оправилась от недуга и вернулась к

нормальной жизни.

— Есть кандидаты на партию в теннис? — поинтересовался

хрипловатый голос со знакомым акцентом.

Патриции показалось, что сердце замерло в груди. Она молчала,

не в силах выговорить ни слова.

— Пат? Ты меня слышишь?

— Да. Я думала… Мартин, это ты? Я не ожидала…

Он тоже не ожидал ничего подобного, не думал, что эта девушка

настолько завладеет его мыслями, войдет в его жизнь.

— Но Патриция…

Ему не удалось просто так взять и выкинуть ее из головы.

Мартин чувствовал, как при мысли скрывают. Мартин не сводил

Патриции.

В этот раз Мартин играл хуже, чем обычно. Потому что не

сводил с девушки глаз. Любовался тем, как сияет ее взгляд, как

она вкладывает в игру всю душу, напрягает каждый мускул:

радостная, неуемная жажда жизни вырвалась-таки на волю!

По дороге домой молодые люди хранили молчание: слова

казались излишними. Вместе с Патрицией он вошел в

сумеречную прохладу ее дома, столь приятную после палящего

солнца. Осторожно положив ее ракетку на стол, Мартин нежно

притянул девушку к себе, и губы их встретились. Нежданная

покорность, трогательная доверчивость, с которой Патриция

прильнула к нему, сводила его с ума: в голове помутилось,

страсть вспыхнула ярким, неукротимым пламенем. Мартин

прижал девушку в себе еще теснее, осыпая поцелуями, опьянев

от желания…

— Пат, милая, это ты? — С верхнего этажа донесся жалобный

зов.

Он не мог оторваться от се губ, не мог разомкнуть объятий.

Патриция высвободилась первой.

— Да, мама.

— Хорошо, что ты так рано вернулась. Тут как раз Роберт звонит.

Он спрашивает тебя, Пат. Кажется, что-то важное.

— Хорошо, — отозвалась она, отступая от Мартина. — Я возьму

трубку в кухне.

Чума на этого Роберта! Мартин нетерпеливо расхаживал по

прихожей взад- вперед. Дьявол бы взял современные средства

коммуникации — телефоны внутренние и внешние! Молодой

человек снова вообразил себя в Англии вместе с нею, в своем

особняке, в спальне. В их спальне. Размышляя, таким образом,

он забрел в гостиную. Тут, наконец, возвратилась Патриция: лицо

девушки сияло восторгом. Восторгом, который к нему не имел ни

малейшего отношения.

— Понравилось! Ему понравилось! — восклицала девушка.

— Кому?

— Помнишь эскизы? Ты велел мне послать их мистеру Ритту.

Роберт говорит, что он отозвался о них очень одобрительно!

— Я же говорил.

— Ему пришлась по душе идея, твоя идея, Мартин, — создать

поточное производство. Он приглашает меня в Нью- Йорк